17
История провинциального адвоката
И тот, кто дал нам новых правителей, может дать нам и новые законы.
Уизер. «Рассуждения человека, довольного жизнью»
Письмо от мистера Пробина, адвоката в отставке, Вилла Бьянка, Фьезоле, мистеру Мерблесу, адвокату, в Стейпл-Инн
«Только для Вашего сведения Уважаемый сэр, я внимательно прочел Ваше письмо, касающееся смерти мисс Агаты Доусон из Лихемптона, и постараюсь как можно точнее ответить на Ваши вопросы с тем условием, что сведения о делах моей бывшей клиентки, которые я собираюсь сообщить, будут сохранены в строгой тайне. Я делаю для вас исключение потому, что Вы обратились ко мне с запросом от лица офицера полиции, занимающегося расследованием этого случая.
Итак, Вас интересует: 1) знала ли мисс Агата Доусон о том, что, в соответствии с новым актом, если она хочет быть уверена, что мисс Уиттакер унаследует ее имущество, ей необходимо составить завещание; 2) обсуждал ли я с ней вопрос составления завещания и какова была ее реакция; 3) поставил ли я мисс Мэри Уиттакер в известность о положении, в котором она может оказаться, если ее тетка скончается позднее 31 декабря 1925 года, не оформив завещания?
Итак, весной 1925 года один из моих знакомых юристов обратил внимание на некоторую расплывчатость формулировок в новом акте; в особенности это касалось термина «потомки». Я немедленно пересмотрел дела всех своих клиентов, чтобы убедиться, что они сделали необходимые распоряжения, которые позволят избежать судебных тяжб по вопросам наследования. В процессе этого пересмотра мне стало ясно, что наследование мисс Уиттакер собственности Агаты Доусон полностью зависит от интерпретации термина «потомки», использованного в новом законе. Я знал, что мисс Доусон, преследуемая страхом смерти, с которым нам в нашей профессии часто приходится сталкиваться, упорствовала в своем нежелании составлять завещание. Тем не менее, я решил, что должен разъяснить ей ситуацию и сделать все, что в моих силах, чтобы завещание было подписано. С этой целью я и прибыл в Лихемптон; точную дату моего визита я назвать не могу — кажется, 14 марта.
К сожалению, я застал мисс Доусон в тот момент, когда ее сопротивление самой идее подписания завещания достигло апогея. Доктор недавно проинформировал ее о том, что скоро ей потребуется новая операция, которая должна будет состояться через несколько недель; для обсуждения вопросов, связанных с ее возможной кончиной, момент был самый неблагоприятный. Она не хотела даже думать о смерти и утверждала, что окружающие плетут заговор, надеясь запугать ее до такой степени, чтобы она не пережила предстоящую ей операцию. Похоже, что бестактная медсестра строила в ее присутствии подобные предположения перед первой операцией — однако мисс Доусон пережила ее и рассчитывала пережить вторую, если только ее не будут пугать и тревожить.
На самом деле, случись ей действительно умереть во время операции, необходимость в завещании отпадала сама собой.
Я указал мисс Доусон на это, объяснив, что прошу ее подписать завещание именно потому, что не сомневаюсь в благополучном исходе операции, и еще раз, с максимальной ясностью, растолковал ей положения нового акта. Она ответила, что в таком случае мне вообще не надо было приезжать и беспокоить ее этими разговорами. У нее будет достаточно времени, когда Акт о праве собственности вступит в силу.
Дело в том, что ее врач настоял на том, чтобы ей не сообщали, какой болезнью она страдает, — они всегда так делают, — поэтому она была уверена, что вторая операция поставит ее на ноги и что она проживет еще много лет. Когда я попытался настаивать — говоря, что мы, юристы, предпочитаем, чтобы все было прояснено и четко оформлено, — она пришла в ярость и практически выставила меня из дома. Через несколько дней я получил от нее письмо: она обвиняла меня в неуважении и сообщала, что больше не может доверять человеку, который повел себя с ней так грубо. По требованию мисс Доусон я передал ее дела мистеру Ходжсону из Лихемптона и с тех пор не поддерживал никаких связей с ней или другими членами семьи.