Несколько молодых мужчин пытались перехватить взгляд Евы, но безуспешно. Вскоре они вполне утешились обворожительной улыбкой, которой она наградила их, повернув голову в сторону. Эта улыбка предназначалась только им, и притом сколько в ней было такта! Молодые девушки, женщины постарше с нескрываемой завистью разглядывали Еву исподтишка, стараясь найти недостатки. Спохватившись, они стали расхваливать ее - какая совершенная красота, какая изысканность!
Все только и шептались о ней, и пассажиры, и персонал.
- Ну и красотка! Кто такая?
- Новая жена миллионера Ашвела! Всего-навсего!
- Смахивает, правда, на манекен, вы заметили?
- Вот именно, сущая вешалка.
- Что за выдумки! Сразу видать - штучка из высшего света. Какая осанка! Это дается только изысканным воспитанием.
- Кажется, я видел ее где-то в фильме или на сцене.
- Нисколько не удивлюсь, если она из Европы. Совсем иной тип красоты. Из Парижа, наверно.
- Посмотрите, ничего не ест. Вот она, цена изящества!
- А может, страдает морской болезнью.
- Наверно, питается таблетками.
- Обратите внимание, как они влюблены. Понятное дело - молодожены. Надеюсь, женаты?
- Представляю, в какой раз!
- Кто, он или она?
- Да оба. Она не так молода, как выглядит.
- Смотрите, зажгла сигарету и улыбнулась ему.
- Наверно, подсчитывает миллионы!
- Счастливчик же этот Ашвел. Интересно, надолго ему удастся удержать ее? Он же ведь не первой молодости.
- Не похоже, чтобы ему грозила старость. К тому же миллионеры не стареют.
- Миллионер-то миллионер, но и у них всего одно лишь сердце.
- Если оно вообще у них есть! Полсердца, а то и совсем нет! Вместо сердца - насос для перекачки жидкости.
Ашвел был в восторге от эффекта, который произвела Ева. Восхищенно завистливые взгляды, перешептывание. Настоящий бальзам для его души, большего он и желать не мог.
Ева функционировала отлично, выдерживала стиль, была образцом точности, ни на что не жаловалась, ни в чем не упорствовала. С ней Ашвел чувствовал себя не только миллионером, но и человеком, мужчиной, повелителем. Она грациозно ходила, вела беседу, курила, смеялась, в меру обращала внимание на окружающих, всегда рядом с ним соблюдая приличествующую близость. Она хорошо танцевала, была такой легкой и податливой в его руках, что и он почувствовал себя танцором.
Оставаясь наедине, они чувствовали себя еще прекрасней. Она всегда внимательно слушала его, приветливая улыбка не сходила с ее уст, всегда отвечала своей излюбленной фразой: "Да, возлюбленный!" - и никогда не возражала. Он находил ее умной, интеллигентной и сам ощущал себя таким же, развивал перед ней грандиозные коммерческие планы, его осеняли новые гениальные идеи. Когда он был не в настроении разговаривать, они молчали. Как хорошо им было сидеть вместе в тишине! Если его вдруг обуревала нежность, она с радостью принимала его ласки, сама грациозно ластясь к нему, шептала всякие интимности, подзадоривая его.
Ашвел не питал сомнений в том, что был для нее одним-единственным, желанным.
Утомленный любовью, он мог предаться отдыху рядом с Евой, такой прохладной, спокойной, молчаливой, удовлетворенной. Она никогда не пользовалась минутами его расслабленности, чтобы вынудить обещание, никогда не тревожила его в такие минуты, была рядом и как бы отсутствовала. Что придумаешь идеальнее?
Пароход двигался по направлению движения солнца. Вначале к югу Флоридского побережья, к его солнечным лучам и голубому небу, через широкий Гольфстрим, с ленивой мертвой зыбью и плавающими плюшевыми островками. Затем - к западу, через Панамский канал, где зелень задыхалась и покрывалась потом в тепличной температуре и где мелькали кричаще-яркие оперения попугаев, и, наконец, к выходу в Тихий океан.
Темно-зеленый при восходе солнца, ярко-красный при его заходе, бархатно-черный по ночам, с фосфоресцирующими гребнями, почти желтый, как сера, под грядой бегущих облаков, или серебристо-блестящий, как огромный поднос, - таким раскинулся перед ними во всю ширь могучий океан.
Лежа на палубе в шезлонге рядом с Евой или прогуливаясь с ней по палубе, Ашвел восторгался этой величественной игрой постоянно меняющихся красок океана, он чувствовал, что в душе его пробуждается художник или поэт. Как никогда ранее, он был счастлив, свободен и молод.
