– Подумать страшно, сколько это все стоит, – простонал отец.
– С этим подождем. Мы, конечно же, потребуем с газеты компенсацию за моральный ущерб. Стоимость охраны, работу с телефоном, твой перерыв в работе, мой гонорар и так далее. Все это они охотно заплатят нам, когда я с этим покончу, но тут можно и повременить.
– Все это очень неприятно.
– Неприятно? – Доктор Лампрехт весело посмотрел на него. – Ты думаешь, что это все неприятно? Позволь тебе сказать, что ты оптимист. Настоящие неприятности еще даже не начались.
Настоящие неприятности явились в лице прокурора, который пришел после обеда с парой своих служебных спутников.
– Шёнбрехер, прокуратура Фройденштадта, – представился он и показал впечатляющее удостоверение и еще более впечатляющий ордер. – Доктор Ричард Ведеберг?
Отец вопросительно посмотрел на Лампрехта, изучавшего документ, и, только когда тот кивнул, ответил:
– Да, это я.
– Вас подозревают в нарушении закона о защите эмбриона и соответственно в преступлении против немецких и европейских законов. Мне придется попросить вас и вашего сына подвергнуться генетической экспертизе.
Отец свирепо кивнул:
– С превеликим удовольствием. Чем быстрее мы в этом разберемся, тем лучше.
Несколько полицейских и судебно-медицинский эксперт с двумя большими белыми чемоданчиками заняли гостиную. Прокурор, лицо которое было таким же морщинистым, как и его серый костюм, уселся в кресло напротив доктора Лампрехта, и они уставились друг на друга, как противники перед боем.
Сама процедура оказалась невероятно легкой. Все, что требовалось сделать экспертам, – это провести чем-то вроде ватной палочки по внутренней стороне языка и закрутить эту палочку в стеклянную пробирку. Больше всего времени понадобилось на то, чтобы подписать и запечатать пробирки, а стоящие на них цифры требовалось переписать на формуляр, который затем подписали все присутствующие свидетели, для того чтобы удостовериться, что пробирки не будут перепутаны.
– Как, собственно, работает такой генетический тест? – спросил Вольфганг, когда подошла его очередь.
Специалист криминальной полиции был худым мужчиной с волосами, подстриженными так коротко, что сквозь них просвечивала кожа головы, и вдобавок ко всему он носил галстук с танцующими саксофонами. Он дружески улыбнулся.
– Что такое ДНК и тому подобное, ты, я думаю, знаешь?
– Это уже каждый знает.
– О'кей! Тогда ты знаешь, что такое ген.
– Определенный отрезок ДНК.
– Неплохо. И что делает ген? Зачем он нужен?
– Он, э-э-э, шифрует протеин. Своего рода компьютерная программа. Он содержит определенную наследственную информацию, например, что у меня карие глаза.
Мужчина кивнул.
– Или пять пальцев на руке.
– И именно этого я и не понимаю, – продолжил Вольфганг, – ведь большинство генов будут одинаковы у всех людей, что у человека пять пальцев или как работают легкие и так далее. Разница будет минимальной, разве не так?
– Верно. Меньше десяти процентов.
– И как вы ее обнаружите? Ведь сравнить между собой две полные ДНК – это может занять годы!
Криминалист провел рукой по своей ровно подстриженной башке.
– Совершенно верно. Поэтому мы делаем это иначе. – Он взял листок бумаги, обратную сторону неправильно заполненного формуляра, и нарисовал на ней две параллельные линии, изображающие ДНК. – Штука в том, что в ДНК между генами существуют более или менее большие расстояния, в которых постоянно повторяются одни и те же базовые отрезки. Это выглядит например так – ТАТАСАСА, – и у одних это повторяется дважды, у других – пятьдесят раз. К чему это, мы так и не знаем, большинство ученых предполагают, что эти отрезки вообще не несут никакой информации. Они что-то вроде пробелов в тексте. В любом случае они достаточно разнородны, и нет двух людей, у которых повторялся бы один и тот же рисунок. Это значит, что эти отрезки, их называют микросателлиты, или олигонуклеотиды, образуют что-то такое же своеобразное и неповторимое, как отпечаток пальца. Выражение «генетический отпечаток пальца» передает это как нельзя лучше.
Вольфганг задумчиво изучал листок и почти неразборчивые каракули на нем. В школе им об этом никогда не говорили.
