– Ладно, – Ренат чуть замешкался и, словно принимая очень непростое решение, махнул рукой. – Хрен с тобой, уговорил. А чего брать-то с собой? Может, мне домой заехать?
– Да ничего не бери. Мы там пару дней будем, не больше. Газету можешь какую-нибудь взять в дорогу почитать. Я возьму причиндалы свои, диктофон там, ноутбук, это все влезет в рюкзак, зубную щетку тебе на вокзале купим. А больше тебе ничего не понадобится.
Ренат разлил еще водки, мы выпили, хрустнули маринованными огурцами и вышли на улицу. С такси в Москве проблем никогда не было: стоило подойти к обочине, сразу выстраивалась очередь из желающих подвезти.
– С Машей своей увидеться не планируешь? – спросил он, шаркнув колесиком зажигалки и приоткрывая окно.
– Не знаю. Думаю, вряд ли. Третьяченко какого-то из кандидатов чуть ли не впрямую спонсирует, так что они там в мыле все сейчас. На днях в Москве была, так даже доверила мне чемодан какой-то с места на место перевезти, до того занята была, носилась по городу.
– Мне вообще неясно, что ты в ней нашел, старик. Зачем тебе чужая хохлушка? Чего ты время-то тратишь? На что надеешься?
– Ренат, прекрати. Мы с тобой не о торговке с базара щас говорим, а о моей любимой женщине. У Машки харизма, как у сверхзвукового истребителя, она умна, как дьявол, и горда, как колонна Траяна. Я посвящу ей столько времени, сколько потребуется. К тому же, вне зависимости от раскладов, никогда не пожалею ни о единой потраченной минуте.
– Да не горда она, брат. Просто деньги любит. Впрочем, – он немного помолчал и неуверенно махнул рукой, – в наше время, когда эпитет «тупая сука» превратился уже чуть ли не в комплимент... такие отношения, да, очень ценны. Даже если они ненадолго.
– Ну, вот и не комментируй тогда. Сам разберусь. На себя лучше посмотри, супруг хренов.
– А чего? Я не такой дурак, чтоб на всю жизнь пристегивать себя к одной пизде. К тому же, – словно убеждая сам себя, балагурил он, – я принципиальный холостяк. Как выяснилось. И баб у меня немерено.
– Мудак ты, а не холостяк. Твое скаканье по койкам ясно показывает, что ты недозрелый мудак. Му-дак. И давай закончим на этом.
– Ты не обессудь, старик, – Ренат отвел взгляд. – Не мне тебя учить, конечно. Сам такой же идиот. Но не нравится мне все это. Я просто видел, как она на тебя смотрит. А у любящей женщины, поверь, совсем другой взгляд.
Я скрипнул зубами и отвернулся к окну. Знаю я. Сам все знаю.
Но ничего поделать не могу.
– Э, слышь! Встал, давай, быстро! – Я проснулся от резкого тычка ментовской дубинкой в ребра. – Встал, кому сказал! Документы! Билет показал!
Я открыл глаза, сразу же впрочем зажмурив их снова: по сетчатке больно резануло – мощную иллюминацию тяжеловесных люстр в Девятом зале ожидания Казанского вокзала никогда не приглушали. На здоровенном табло можно было разглядеть время – полпятого утра. Несколько минут назад уполз пассажирский на Иркутск, и теперь, кроме челябинского в пять ноль две, отправления не планируется аж до семи утра, а пассажиры электричек этим залом не пользуются. Поэтому здесь было почти пусто, и моя растянувшаяся на четыре сиденья тушка здорово бросается в глаза.
– В Рязань еду, командир, – пробормотал я, выпрямляя затекшую спину. – Тетка у меня там.
– Билет где? – Свинорылый сержант лениво перелистывал мой украинский паспорт. – Билеты прибытия и убытия должны быть.
– Не купил еще... билет-то. В семь пятнадцать, командир, рязанский сто десятый. Позже куплю.
– Да хорош в уши-то ссать, – подошедший второй мент на паспорт даже не взглянул. – Какая Рязань, на хер? Я его тут уже третье дежурство вижу. Бомжара это, ептыть. Ну-ка, че у тя в торбе? Показал быстро. Муфлон, ептыть.
– Да ничего там нет, командир, – я суетливо расстегивал молнию рюкзака. Пальцы дрожали, молнию заклинило, открылась не враз. – Так, рыльно-мыльные всякие приблуды, мелочь разная. Книжка вот, фотоаппарат старенький.
– Открывай, ептыть. Карманы вывернул, давай, рязанец херов, – он внимательно ощупывал мое почти пустое портмоне, в недрах которого шуршала лишь какая-то мелочь. – На что билет-то покупать собрался, хер собачий? Че лапшу-то на уши вешаешь?
