Ибсен. Путь художника - страница 204

Нечто подобное происходит и с Геддой Габлер. Она хочет укрыться от ответственности в собственном уютном мирке. Там царят иллюзии о свободе, о празднике с листвой винограда — в противовес прозе жизни. Именно стремление пересоздать грубую действительность приводит Гедду к катастрофе. Мечта, «поэзия» пробуждают в ней деструктивные силы.

В последних четырех драмах Ибсена продолжается линия, начатая в «Гедде Габлер». Но теперь речь идет напрямую о желании творческого человека сотворить свой собственный мир. Рубек и Сольнес — художники в буквальном смысле слова, каждый в своей области. Алмерс и Йун Габриэль Боркман также несут в себе творческое начало — и сигнал опасности. Алмерс в итоге выходит из безответственного мира иллюзий, а Йун навсегда остается в нем. Все четверо этих героев не желают принимать действительность такой, какова она есть. Всем четверым трудно признать ответственность за свои поступки. Творец должен быть непреклонен, говорил Заратустра у Ницше. У Ибсена человек творческий испытывает на себе последствия своей непреклонности. При этом он сознает, что не может действовать иначе. И не хочет — ибо это означало бы смириться с пустотой и бессмысленностью реальной жизни. Уж лучше остаться в мире своих фантазий. Выбрать его. Человек творческий волен сделать свой выбор.

И Сольнес, и Боркман, и Рубек признают, что единственная свобода, которую они могут обрести, существует в их собственном мире. Вероятно, эта мысль была не чужда и самому драматургу: только в искусстве можно преодолеть противоречие между необходимостью и свободой. Там ответственность перед ближними и потребность самореализации не вступают в конфликт.

Герои поздних драм Ибсена, как уже было сказано, испытывают потребность создавать «воздушные замки». Многие из них остаются в мире своих иллюзий, не желая смиряться с реальностью. Значит ли это, что Ибсен в последний период творчества признал правоту доктора Реллинга? Что человек, в том числе и обычный «среднестатистический», нуждается в иллюзиях, которые придали бы смысл его жизни? Такой вывод чересчур поспешен и груб. Похоже, что Ибсен согласен с Реллингом в том, что человеку свойственно искать альтернативу существующему порядку вещей, надеяться, мечтать, отыскивать в жизни смысл. Но Ибсен вовсе не думает, что человек должен жить иллюзиями.

Такой выбор делается бессознательно. Конечно, Сольнес, Рубек и Гедда по-своему осознают свое положение. Они хотят быть самими собой — такими, каковы они есть. Поэтому им суждено до конца пройти тернистый путь людей творческих. В произведениях Ибсена герои нередко умирают. Но близость смерти не уменьшает для них ценности жизни. Многие из этих героев в итоге оказываются перед выбором: жить в несвободе, в состоянии «живых мертвецов», или выбрать смерть как последнее доказательство своей «свободы». Они предпочитают погибнуть. В одной из рабочих записей 1880-х годов Ибсен отмечает: «Принято считать, будто самоубийство — аморально. Но жить, постепенно убивая самого себя по причине обстоятельств, — морально?»

Ибсен воспринимал свое творчество как призвание и сознавал огромную ответственность за него. Он в конце жизни заметил: слава и успех не принесли ему человеческого счастья. Эту проблему он творчески осмысливает в своих последних драмах. Творчество лишает художника радостей жизни. Искусство «подменяет» собою жизнь. В этом заключается свобода художника по отношению к действительности. В то же время он вынужден быть несвободным — зависеть от этой действительности.

В мире искусства художник свободен, зато на нем лежит бремя ответственности за себя. Ответственность за близких существует в иной — обыденной жизни. Можно видеть, как в произведениях Ибсена свобода и ответственность все больше сближаются друг с другом и в то же время «поэзия», искусство по-прежнему ассоциируются с безответственностью — например, для Эллиды, Гедды, Сольнеса и Боркмана. Это вечный парадокс творчества Ибсена, связанный с той свободной творческой фантазией, которая была источником его вдохновения.

Ибсен признавался: чтобы изображать жизнь, он должен был соблюдать дистанцию по отношению к изображаемому. Именно в этом видится источник его творческой силы — в тоске, в терзаниях, в неудовлетворенности — в том, что Вацлав Гавел называл основополагающим ощущением собственной отчужденности, мучительности бытия и отсутствия сопричастности. Двадцать семь лет, проведенных Ибсеном за границей, — единственное убедительное доказательство его потребности соблюдать дистанцию. В конце жизни он жаловался, что у него нет родины. Он всегда оставался одиноким «вольным стрелком» и скитальцем.