Суфии называли себя факирами, то есть бедняками. Их вретища представляли собой одежду из грубой шерсти, надевавшуюся на голое тело. Суфии изнуряли себя бесконечными молитвами, многочасовыми радениями, длительными постами.
«Еда их — голод, дождь их — слезы», — писал о суфиях средневековый автор Ибрахим Дасуки.
Суфийские ордена отличались друг от друга не только внутренним уставом, но и внешним видом своих адептов. Так, мистики, принадлежавшие к распространенному в Египте ордену ахмедийя, считали своим патроном святого шейха Ахмеда Бадави и носили одежду ярко-красного цвета. Члены ордена рифаитов выделялись черными тюрбанами; странствующие дервиши — каландары брили головы и брови, утверждая, что именно в этом проявляется их благочестие и покаяние. Некоторые дервиши заковывали себя в цепи, носили тяжелые вериги, прокалывали уши острыми стальными булавками, ходили босиком по огню, ели битое стекло и песок.
Египетские султаны и мамлюкские эмиры покровительствовали суфиям и вкладывали немалые деньги в строительство ханак, что стало одним из распространенных видов благотворительности. После смерти наставника той или иной обители его преемник назначался особым султанским указом. Мамлюкские султаны нередко навещали дервишские обители и даже принимали участие в радениях — поминании божественного имени с музыкой, плясками и песнопениями. Кроме послушников, в ханаках находили пристанище престарелые, юродивые, увечные, слепые, женщины, брошенные мужьями.
Ибн Баттута оставил подробное описание суфийских общежитий Каира.
«Каждая обитель в Каире, — сообщал он, — предназначена для определенной секты факиров. Большинство из них — персы, люди образованные и искушенные в ступенях суфизма. Каждая обитель имеет своего шейха и привратника. Их внутренний устав удивителен. Например, в том, что касается еды, у них существует такой обычай: прислужник по утрам приходит к послушникам, и каждый из них определяет ему, какой еды ему хотелось бы отведать. Когда они собираются за трапезой, каждый ест свой кусок хлеба и свою похлебку из отдельной тарелки. Едят они дважды в день. У них есть зимняя и летняя одежда и месячное содержание от 20 до 30 дирхемов. Кроме того, каждую пятницу вечером они получают сахар, мыло для стирки одежды, деньги на баню и масло для лампад. Все они холосты, а для женатых существуют отдельные обители».
Из описания Ибн Баттуты видно, что далеко не все суфийские секты и ордена отличались фанатической приверженностью идеям самоотречения и аскетизма. В XIV веке многие каирские ханаки куда больше напоминали обычные духовные училища — медресе, с которыми они, кстати сказать, весьма небезуспешно конкурировали.
…Долгими часами бродил Ибн Баттута по улицам Каира, пытливо вглядываясь в окружающую его удивительную жизнь огромного города.
«Кто не видал Каира — не видал мира, — говорили в те времена. — Его земля — золото, и его Нил — диво; женщины его — гурии, и дома в нем — дворцы, а воздух там ровный, и благоухание его превосходит и смущает алоэ. Да и как не быть таким Каиру, когда Каир — зто весь мир».
Глубокий след в душе молодого магрибинца оставило посещение больницы — маристана, построенного султаном Мансуром Калауном в 1284–1285 годах.
«Не хватает слов, чтобы описать ее красу», — с восхищением вспоминал об этой больнице Ибн Баттута.
Больница возводилась в спешке, в считанные месяцы, и на строительстве нередким гостем был сам султан, который кнутом подгонял рабочих, не давая им ни минуты передышки. Каждого, кто проходил по улице Бейн аль-Касрейн, обязывали перетащить к месту строительства хотя бы один камень. Уникальное лечебное учреждение, действовавшее до середины XIX столетия, красноречиво свидетельствует о замечательном расцвете культуры в тогдашнем мусульманском мире.
Больница, входившая в единый архитектурный ансамбль с мавзолеем Калауна и зданием медресе, состояла из четырех отделений. В одном из них врачевали от различных лихорадок, в другом проводили хирургические операции, в третьем лечили глазные болезни. Наконец, отдельно находилось женское отделение.
