Как-то, перебираясь через приток Енисея, мы увидели потемневшие от грязи трупы выброшенных на мель людей и лошадей. Немного подальше обнаружили сломанные сани, а вокруг на земле пустые ящики, рваную одежду, кипы разбросанных бумаг. И вновь трупы. Кем были эти несчастные? Что за трагедия разыгралась здесь, в диком лесу? Пытаясь разобраться, мы стали внимательно просматривать документы и бумаги. Большинство из них были официальными донесениями в штаб Пепеляева. Видимо, часть отступавшего вместе с армией Колчака штаба оказалась в этом лесу и, не сумев надежно укрыться, окруженная со всех сторон красными частями, была схвачена и уничтожена врагом. Вблизи этого места мы наткнулись на труп истерзанной женщины, с первого взгляда на который было понятно, что пришлось пережить несчастной, прежде чем благословенная пуля положила. конец надругательствам, Неподалеку от убитой было что-то вроде навеса из сучьев, все пространство под ним было завалено бутылками и консервными банками - видимо, зверское убийство предварял развеселый пир.
Чем дальше отходили мы на юг, тем доброжелательнее к нам и враждебнее к большевикам становилось местное население. Наконец мы выбрались из лесов и вступили на бескрайние просторы Минусинской степи, усеянной множеством соленых озер и пересеченной высокой грядой гор Кызыл-Кайя. Это край великого множества могильных надгробий, больших и малых дольменов, памятников бывшим властелинам земли: здесь воздвигали десятиметровые каменные изваяния Чингисхан, а позднее и хромой Тамерлан - Тимур. Тысячи дольменов и каменных фигур тянутся к северу бесчисленными рядами. В степи сейчас живут татары. Большевики основательно пограбили их, и потому они особенно пылко их ненавидят. Мы не таили от татар, что скрываемся от преследований. Они дали нам с собой провизии, отказавшись взять что-либо взамен, а также объяснили, куда идти дальше, где лучше остановиться и где укрыться в случае опасности.
Через несколько дней, стоя на высоком берегу Енисея, мы глядели на первый, открывший навигацию пароход "Ориоль", следующий из Красноярска в Минусинск с красногвардейцами на борту. А вскоре и подошли к устью реки Тубы, вверх по течению которой нам надлежало двигаться прямо на восток, к Саянам, где пролегает граница Урянхайского края. Долина Тубы и ее притока Амыла казалась нам особенно опасной, эти земли были плотно заселены, а местные крестьяне охотно пополняли банды известных красных партизан - Щетинкина и Кравченко. На рассвете хозяин-татарин переправил нас вместе с лошадьми на правый берег Енисея, дав в сопровождение нескольких казаков, которые проводили нас до самого устья Тубы, где мы провели остаток дня, отдыхая и объедаясь дикой черной смородиной и вишней.
Глава восьмая.
Три дня на краю пропасти
С чужими паспортами в кармане мы продвигались вперед по долине Тубы. Каждые десять-пятнадцать верст на нашем пути попадались крупные деревни, от ста до шестисот дворов, где власть была в руках Советов, а их шпионы шныряли повсюду, приглядываясь к новым лицам. Объезжать эти деревни стороной мы не могли по нескольким соображениям. Во-первых, наше нежелание появляться в селах могло возбудить подозрения у встречавшихся на нашем пути крестьян, за этим неминуемо последовал бы арест, а затем сельсоветчики переслали бы нас в Минусинскую ЧК, где нас тут же поставили бы к стенке. Во-вторых, документы моего спутника давали право пользоваться услугами почтовых станций, так что нам следовало заезжать в советские деревни хотя бы для того, чтобы сменить лошадей. Своих мы оставили татарину и казакам, проводившим нас до устья Тубы. Один из казаков подвез нас на своей подводе к ближайшей деревне, где мы достали лошадей. В целом население было настроено против большевиков, а нам, напротив, охотно помогало. В благодарность я лечил крестьян, а мой товарищ давал им ценные советы по ведению хозяйства. Особенно охотно оказывали нам услуги старожилы и казаки.
Иногда на нашем пути попадались деревни, целиком находящиеся под влиянием большевиков, но мы быстро научились распознавать их. Когда при въезде в село на звон почтовых колокольчиков, хмурясь, поднимались с порогов угрюмые люди со словами "вот опять кого-то черти принесли", мы знали, что население деревни враждебно к коммунистам и здесь мы будем в полной безопасности. Если же крестьяне бросались навстречу, радостно приветствовали нас, называя "товарищами", это было горестным знаком, что мы в стане врагов и должны держаться настороже. В таких деревнях жили не свободолюбивые сибиряки, а пришлый народ с Украины. Эти люди, лентяи и пьяницы, ютились в убогих, грязных хижинах, хотя вокруг простирались богатые черноземные земли. Тревожные минуты пережили мы в селе Каратуз, которое скорее можно назвать городом. В 1912 году, когда его население достигло пятнадцати тысяч, здесь открыли две гимназии. Каратуз - столица южно-енисейского казачества. Впрочем, теперь селение не узнать. Пришлые крестьяне и красногвардейцы перерезали всех казаков, разграбили и сожгли их дома, превратив село в большевистский центр всей Минусинской округи. В здании Советов, куда мы вошли, желая добиться смены лошадей, как нарочно проходило совещание ЧК. Нас тут же окружили чекисты, потребовав предъявить документы. Нам вовсе не хотелось извлекать свои липовые бумаги, и мы, как могли, попытались избежать проверки. Мой товарищ впоследствии не раз повторял: "На наше счастье в большевистских вождях ходят вчерашние гор - сапожники, а ученые метут улицу или чистят конюшни. Я берусь убедить их начальство в чем угодно, ведь бедняги не видят разницу между "дезинфекцией" и "дифтерией", "антрацитом" и "аппендицитом". Могу минуты за две окончательно запутать эти умные головы и отговорить от чего бы то ни было - даже от собственного расстрела".
