Все было кончено и пеплом лежало у ее ног. Оставалось только уйти. Хилари повернулась к нему спиной. Жгучие слезы застилали глаза, и она не могла разглядеть дверей. Но, пройдя несколько шагов, остановилась. Она не могла уйти, не объяснившись, хоть и знала, что объясняться бесполезно.
— Я ничего не знала, — тихо сказала она. Голос ее дрожал, словно последний осенний лист, подхваченный ледяным зимним ветром. — Я хотела рассказать тебе… Я сама узнала об этом только вчера. Прошлой ночью.
«Прошлой ночью». При этих словах на глаза ее снова навернулись слезы.
— Прошлой ночью? — Коннер удивленно поднял брови. — Как интересно! Позволь узнать, до того, как ты пришла ко мне, или после?
Беззвучные рыдания сжали ей горло.
— До того, — ответила она.
Правда обожгла язык, словно кислота. Лицо Коннера, сумрачное и напряженное, казалось, затвердело еще сильнее.
— Понятно, — произнес он, склонив голову набок. — Так все это был спектакль. На редкость искусно разыгранный. Должен заметить, дамы из вашего семейства вообще отличаются удивительным актерским дарованием.
Будь он проклят! Хилари резко развернулась, готовая ударом стереть с его губ оскорбительные слова… Рука ее взлетела в воздух, нерешительно дернулась, повисла и медленно опустилась. Коннер следил за этим молча, не шевелясь. Может быть, он был бы только рад пощечине.
И вдруг сердце Хилари сжалось от сострадания — такую ужасную смесь жестокости и безнадежного страдания, ненависти к ней и к себе самому прочла она в его окаменевшем лице. Пусть Коннер презирает ее, пусть она мягкосердечная, слабовольная дура, но ненавидеть его она не в силах. Она любит этого человека и всегда будет любить.
— Прости меня, — дрогнувшим голосом прошептала она. — Прости.
И, всхлипнув, бросилась к дверям, моля об одном — чтобы ноги не отказали ей. Но голос Коннера, полный жгучего яда, заставил ее остановиться на полпути:
— Да, Хилари, еще одно. Если вдруг почувствуешь себя беременной, не трудись мне звонить. Я — не такой слюнтяй, как мой братец.
Марлин с дочерью вернулись домой три дня спустя. В тот самый день, когда Хилари обнаружила, что Коннеру не о чем беспокоиться: она не беременна.
Эта новость должна была бы ее обрадовать, но, похоже, все свои чувства Хилари оставила в больнице. Она не испытывала ничего, кроме гнетущей пустоты в сердце. И при мысли о том, что от ночи внезапно обретенного счастья не останется ничего, кроме жалких воспоминаний, эта пустота только разрасталась.
А жизнь продолжалась — как же иначе? Оправившись от недомогания, дочка Марлин выглядела здоровым и цветущим ребенком. Мать назвала ее Лорой — по имени героини из любимого романа. И Хилари, и Джейни согласились, что имя Лора прекрасно звучит и очень подходит малышке.
Экономку маленькая Лора очаровала с первого взгляда. Джейни суетилась вокруг нее, и, кажется, даже немного ревновала к Марлин. Сама молодая мама приятно удивляла Хилари: она как-то сразу повзрослела, стала серьезнее и, не жалея сил, заботилась о дочери. О прежних «художествах» и помину не было. Хилари обрадовалась бы такой перемене, если бы сохранила способность радоваться.
Изо дня в день маму и ребенка навещал Гил: приносил подарки, менял малышке пеленки, шутил, поднимая всем настроение. Хилари была благодарна ему: он поддерживал Марлин в трудную минуту, даже зная, что может навлечь на себя гнев Коннера.
Вечерами они с Марлин до поздней ночи обсуждали планы переустройства дома Хилари: где будет жить Марлин, где устроить детскую… Юная мама постепенно приободрилась. Теперь она не сомневалась, что выживет и без поддержки Сент-Джорджей. С надеждой смотреть в будущее помогала взрослым и маленькая Лора. Рядом с ней просто невозможно было предаваться унынию.
На десятый день они уже были готовы к отъезду. Хилари оставила Марлин паковать вещи, а сама отправилась в город за бензином для взятого напрокат автомобиля. Путь до Флориды неблизкий, и ей вовсе не улыбалось застрять где-нибудь на полдороге из-за нехватки горючего.
«Я буду скучать по Дымным горам», — думала она, возвращаясь по извилистой горной дороге к дому Коннера, укрытому в долине среди не тронутых цивилизацией лесов. И тосковать по Драконову ручью, прихотливо извивающемуся среди гор, по дикой мощи Пламенного водопада. По сравнению с этими суровыми и прекрасными местами Флорида покажется ей безрадостной и унылой.
