Он сказал, что у него было несколько близких друзей, но не было ни жены, ни возлюбленной. Вся его жизнь вращалась вокруг всепоглощающего желания работать на сцене — и работать там постоянно.
— Итак, вы подозреваетесь в убийстве двух женщин, лишь с одной из которых были знакомы лично, — подытожил я сказанное. — Полиция поставила вас в известность, почему вы стали подозреваемым?
— Нет.
Его голубые глаза расширились, а пальцы вцепились в край манжета.
— Они задавали мне те же вопросы, что и вы. Знал ли я тех женщин? Были ли у меня романтические отношения с кем-то из них?
Он печально на меня посмотрел.
— Я не понимаю, почему они меня тут держат. Я рассказал им всё, что знал. Я хочу домой.
Я смотрел на него с немалой долей обеспокоенности.
Он казался слишком слабым и душой, и телом, чтобы выдержать ожидавшее его давление.
Но с другой стороны, он добился немалых успехов на Бродвее, работая в профессии, которая была отнюдь не лёгкой.
Возможно, в этом человеке больше силы, чем я предполагал.
— Кажется, прошлой осенью вы участвовали в возрождении постановки о Пигмалионе, — начал я, но Тимоти меня прервал.
— Вы говорите о «Пигмалионе и Галатее»? Другой полицейский тоже меня о ней спрашивал.
Он был определённо сбит с толку.
— Но спектакль проходил в октябре, почти полгода назад. Как он может быть связан с убийством Анни?
— Мы пока не знаем, — доброжелательно улыбнулся я, — но вы мне очень поможете, если расскажете об этом выступлении.
Мне нужно было, чтобы Тимоти начал сотрудничать. К тому же, я не знал, сколько ещё времени у нас осталось для разговора.
Мужчина молчал, и я решил ещё чуть-чуть его подтолкнуть.
— Начните с того, какой была ваша роль…
— Хорошо, — он вытянул вперёд ноги, и теперь они, казалось, занимали всё пространство комнаты. — Я играл главную роль. Наверно, на данный момент это самая большая роль в моей жизни. Вы знакомы со спектаклем?
Я признался, что не знаком.
— Пигмалион — творческая личность. Скульптор.
Голос Тимоти становился всё громче и увереннее, и я ясно представил, каким он становится на сцене; как превращается в горделивого, самовлюблённого творца.
— Он попал в ловушку брака без любви и разочарован всеми женщинами, которые его окружают. И вот он решает сам создать женщину. Но не просто женщину, — руки Тимоти начинают плавно гладить видимые только ему формы, — а идеальную женщину. И когда он завершил работу, он влюбился в неё. А как иначе? Она была прекрасна — молочно-белая алебастровая статуя. Настоящее мраморное великолепие.
— Выходит, он создал идеальную женщину… — пробормотал я себе под нос.
— Он молил Венеру даровать его статуе жизнь. И каков же был его восторг, когда Венера исполнила его желание!
Лицо Тимоти разгорелось от возбуждения.
— Он дал статуе имя Галатея и на какое-то время — такое быстротечное! — его жизнь стала прекрасной. Но Галатея не была приспособлена к жизни среди людей, и когда Пигмалион её разлюбил, она вновь превратилась в статую. В конце концов, Пигмалиону она нравилась именно такой — мраморной статуей, неподвижной и неизменной.
Тимоти сидел в ожидании моей реакции, но я мог лишь молча смотреть на него, пытаясь переварить то, что он мне сейчас сказал.
И Тимоти обмяк на стуле, выходя из роли. Он постепенно забыл о своём триумфе на сцене и вспомнил о текущем плачевном положении.
Я ясно видел, как убийца мисс Жермен вплёл эту историю в воссоздание картины смерти на месте происшествия. Теперь отсылки к Пигмалиону в письме, найденном у тела Анни Жермен, стали для меня более понятными. И более тревожащими.
— И ни Анни Жермен, ни Элиза Даунс не участвовали в спектакле?
Это была проверка. Я ведь и так знал, что мисс Жермен заменяла одну из актрис.
Тимоти начал отрицать их участие, но потом вспомнил.
— Ах да! Где-то на неделю, когда несколько человек из нашей труппы заболели, Анни играла в нашем спектакле небольшую роль — сестры Пигмалиона, Мирины.
— Каковы были её отношения с основным составом труппы?
По пожал плечами.
— Доброжелательными. Профессиональными.
Нас прервал стук в дверь. Похоже, время нашего общения подошло к концу.
— И последнее, — я пододвинул к По свою записную книжку и карандаш. — Можете записать для меня ваше имя и адрес?
