– Спасибо, сынок, спасибо, ишь рамочка какая, сам пилил?
Отец одобрительно улыбается:
– Молодец: смотри-ка, стихи!
Колька снова делает торжественное лицо и, вынув поздравительную телеграмму, читает вслух. У тети Насти глаза на мокром месте уже:
– Ах, дьяволенок, спрятал, дотерпел, а я и не ждала уж, сегодня-то, думаю: забыл Валька, а вот – не забыл сынок. И посылка дошла.
– Ну… – опять начинает отец и берется за рюмку, и все берутся. – Поздравляю тебя, Настасья Петровна, с пятьдесят девятым, бывай здорова, как это, Колька-то сочинил… Живи много лет, вот так. Поехали! – и чокнулся с матерью, все тоже потянулись, зазвенели.
Чашка пельменей быстро разошлась, тетя Настя несет вторую, встряхивая, чтоб с маслом перемешалась, отец наливает по второй.
– Кольке не хватит ли? – спрашивает тетя Настя строго. – Пьяный на танцы пойдет, а там учителя, чего хорошего?
– За материно здоровье можно, ничего с ним с двух рюмок не случится. Учителя… Учителя и сами вон… Давай, Колька, давай. Больше не получишь. Ну!
Опять чокаются, Колька тянется к мамке:
– Я же не за что-нибудь, я же за тебя, мам, – она строго смотрит, но молчит.
– Ффух! – шлепает Колька себя по животу. – Вот это я дал! Штук, наверно, сто умолотил. Пойду.
– Поздно не приходи, – просит его мать. – Завтра чем свет подыму, картошку перебирать, тронулась.
– Пускай веселится, – разрешает отец. – Картошка подождет, пускай повеселится. Он тебе и так не отказывает.
У клуба курит толпа, вертится малышня. Хихикая или покрикивая на парней, проскальзывают девушки. Вадик и еще ребята стоят в сторонке.
– Ну чего?
– Пузырь на кармане, пошли.
– Чем бы занюхать. Сало принес?
– Ага. Как будем, из горла?
– Что, не умеешь? Научим.
У Кольки лицо горит, глаза поблескивают азартно, сегодня для него будут хорошие танцы, вот только водку из горлышка не пил никогда, не опозориться бы. Запрокинув голову, как горнист, Вадик делает несколько торопливых глотков, морщась, подает бутылку Кольке и шумно нюхает что-то. Колька тоже запрокидывает, глотает, раз, два, три. Закашлялся, поперхнулся, слезы, сопли – потекло по лицу – нагнулся, утерся платком.
– Что, душа не принимает? – гудит какой-то кореш, забирая бутылку.
– Их этому в школе не учат, – неприятно смеется Вадим.
Толпою входят они в клуб, в зал, где уже кружатся, танцуют под бразильскую музыку ансамбля «Фарроупилья». Стоят, треплются, смеются, по-охотничьи незаметно оглядывают зал, выискивая «своих». Вон Галка, в обычном углу, где старшие ученицы. То она с ними шушукается, то стоит с независимым лицом: «Меня хотя еще не пригласили на танец, но мне это все равно». Ага! Молниеносно глянула на него и тут же отвела глаза: портрет, мол, висит интересный. Ясно. Заметила. Колька – по всем правилам или внутреннему чувству – зовет на танец Надьку с почты, бешено вертится с ней, его перевалочка, как ни странно, по-своему изящна, в том, как он наклоняет даму то вправо, то влево, в такт музыке. Все кружится. Если смотреть перед собой прямо, то какая-то бешеная, сверкающая, дымная лента начинает обвивать голову, щеки…
– Уже нализался? – спрашивает Надька.
Бах! столкнулись с кем-то.
– Колька! Разуй глаза!
Покачнулся.
– Извиняюсь, – буркнул, задыхаясь.
– Небось Вадька все, – продолжает Надька.
– Тебе какое дело? – грубит он, и танец наконец кончился.
Он отводит Надьку к стулу, как положено, кивает и останавливается так, чтобы сразу подойти к Галке, как только начнется музыка. Сердце прыгает от затылка к пяткам, и все чуть плывет. Зря глотал из горла. Музыка. Пора. Может, домой? Вот еще.
– Разрешите вас.
– Иди протрезвись сначала.
– Что-о-о?
– Что слышал.
– Я что, пьяный, да?
– Смотреть противно.
– Не пойдешь?
– Не пойду.
Вадик издали, посмеиваясь, глядит.
– Последний раз говорю: пойдешь?
– Сказала уже.
– Ладно.
Подобно боевому кораблю, Колька прорезает танцующую толпу к выходу, оскорбленный и злой.
– Курить есть? – говорит он Вадику, который вышел следом. Затянулся. Еще и еще.
– Что – чайник тебе повесили?
– Ничего, я ей припомню… я ей попомню… попомню…
– Ничего ты не попомнишь. Вот если бы мне так, я бы – да-а…
– Ничего, пусть только пойдет с клуба.
