Я рванул со стены раму с портретом Гитлера. Хлопнувшись о пол, она жалобно звякнула стеклами.
— Развоевался, — скептически заметила Ирина, — рама могла бы пригодиться, а теперь придется вставлять стекло. Оккупируй эту квартиру. В Москве такую получить трудно.
Мне предстоит надолго обосноваться в Принеманске, возможно, и отдадут эту квартиру. Тогда можно будет привезти из Москвы Тамару.
— Здесь целая библиотека немецкой периодики, — Николай уткнулся в книжный шкаф. — Советую, старик, разобраться. Издания, выпускавшиеся во время оккупации. Редакции может пригодиться, в целях контрпропаганды…
— Рано об этом говорить, квартира не моя, я здесь — не хозяин.
1
— Виктор Антонович Урюпин, — пальцы замерли у лакированного козырька фуражки. Несмотря на знойный день, человек, стоявший передо мной, был в суконном морском кителе, застегнутом на все пуговицы.
Спутники Урюпина с нескрываемым любопытством разглядывали меня. О Викторе Антоновиче мне говорили в Москве и Смидович, и Беркутов. Последний показал личное дело Урюпина. Из него можно было узнать, что Виктор Антонович до войны работал в Принеманске, затем, после эвакуации, сотрудничал во флотской газете. Две недели назад, когда бои шли под городом, ЦК послал его готовить базу для редакции. Вместе с ним выехали из Москвы еще несколько сотрудников будущей редакции, отобранных Беркутовым и Смидовичем.
Смидович характеризовал Урюпина более обстоятельно. Они вместе работали в Принеманске. Выпускали русскую газету. В редакции тогда работала и жена Виктора Антоновича, московская журналистка.
— Жили они дружно, — вспоминал редактор, — но перед самой войной она вдруг подала заявление об уходе. Прошел слух, — разводятся. Почему? — пытался выяснить, но до сути не добрался. Началась война. Стало не до этого. Встретил Виктора Антоновича месяца два назад в Москве. Урюпин сильно изменился. Этакий «морской волк». Недавно приходил ко мне домой — разговаривали. Так и не понял — хочет он ехать в Принеманск или продолжать служить в своей морской газете. Спросил о семье — ответил что-то неопределенное. Расспрашивать не стал. Неудобно, все-таки дело личное.
На прощание Смидович посоветовал быть внимательнее к Урюпину. Журналист он толковый, знает край. Что же касается настроения, то все образуется.
И вот старожил Принеманска передо мной. Глаза Виктора Антоновича затуманены:
— Зайдем, редактор, в «Бристоль», позавтракаем, — предложил Урюпин.
— Но вы уже, кажется, успели…
— Не беда, талонов хватит, всех накормлю, — Урюпин выгреб из кармана кителя охапку карточек и продолговатых книжечек с талонами: — Это на еду, а это на напитки. Сегодня и вас отоварим.
— Редактор не здесь будет питаться, а в «Розе», — вмешался в разговор молодой парень с непокорным чубом, который торчал над высоким лбом, словно петушиный гребень.
— Там по десять литров выдают, — не скрывая зависти сказал второй спутник Урюпина, высокий, лысый, с бабьим лицом. — Напитки — основная валюта в этом городе. За пол-литра можно купить…
— Как обстоят дела с типографией, помещением для редакции?
Парень с петушиным гребнем самодовольно ответил:
— Уже опечатали больше десяти квартир.
— Как это опечатали? — не понял я. — О чем вы толкуете, молодой человек?
— Кстати, меня зовут Анатолий Александрович, по фамилии Платов, по возрасту, редактор, я думаю, мы ровесники. Что же касается квартир, то делается это просто, берется веревочка, сургуч, медный пятак, — и все в порядке. Нашел свободную квартиру — опечатал. Кроме чекистов, никто не рискнет сорвать казенную печать.
— Разве нельзя получить ордера на свободные квартиры через горисполком, допустим?
— Не уверен. И без нас им хватает работы.
— Как же вы додумались до сургуча, печати! — Деятельность Платова меня обеспокоила. Работники редакции еще не существующей газеты, решили конкурировать с милицией и ставить сургучные печати на свободных квартирах! Это может кончиться большим скандалом. Речь идет не о школьных забавах. Какое мальчишество!
Пока Платов рассказывал о своих похождениях, Виктор Антонович успел сбегать в буфет и вернуться с бутылкой французского коньяка. На этикетке по диагонали красным было напечатано: «Только для немецких офицеров».
