...И вся жизнь - страница 31

Мы вышли от секретаря, друг другу в глаза смотреть стесняемся.

— Вот это профилактика, — вздохнул облздрав.

Чувалов оказался недурным рассказчиком. Он менял интонации, показывал в лицах и своих друзей по несчастью, и секретаршу, и Саратовского. Я с трудом сдерживался, чтобы не расхохотаться.

— Ты не обижайся. Я у него тоже неплохой урок получил, — и я рассказал Чувалову, как Саратовский после речи на пленуме знакомил меня с личным делом первого заместителя председателя облисполкома.

— Оригинально начинает, ничего не скажешь, — резюмировал Чувалов. — Ну, поехали на завод. Поможешь бюрократизм ломать.

— К концу смены, — пообещал я. — Не прощаюсь…

У дверей цеха — огромный щит. На нем яркими красками написано:

— Ну как? — спросил встретивший меня в проходной секретарь парткома Юозас Мицкявичюс.

— Выглядит внушительно.

— Это что, посмотрите в цехе!

Действительно, цех стал неузнаваем. Инструментальные ящики покрашены, у станков идеальная чистота, рабочие в новых спецовках. На стенах лозунги, зовущие ежедневно давать две нормы, работать по-фронтовому. Один из призывов даже стихами написан:

На видном месте — «Боевой листок»:

Мне понравились и плакаты, и «Боевые листки», и порядок в цехе.

— Свое слово бригада, конечно, сдержала? — спросил я у секретаря парткома.

— Выполнили. К концу смены больше двух норм дали, — ответил Мицкявичюс.

— Об этом тоже хорошо бы написать.

— Напишем.

Я подошел к рабочему в замасленной солдатской гимнастерке, с которым познакомился в прошлый раз.

— Ну как, Иван Букин с Уралмаша, закрутилось колесо? И в Принеманске началось соревнование?

— Крутится колесо, товарищ редактор, да не в ту сторону.

— Как это не в ту?

— Пусть парторг объяснит.

— Вечно ты, Букин, недоволен.

— Чему радоваться? Липовые фронтовики план выполнили — другие в это время завалили. Тришкин кафтан.

— Ты брось эти разговорчики, — обозлился секретарь парткома.

— Эх ты, а еще партизан! — Букин со злостью включил мотор.

Я стал успокаивать Букина, попросил толком объяснить, что ему не нравится в организации фронтовых бригад. Рабочий сказал, что выступает он не против фронтовых бригад, а против обмана. Фронт — самое трудное, что можно себе представить в жизни. А здесь фронтовикам сделали уйму поблажек: отдали лучшие станки, инструмент, в первую очередь дают сырье, работу планируют самую легкую. Не хочешь — и то две нормы дашь, а если немного постараешься, то и на 500 процентов план запросто выполнишь.

— Показуха, товарищ редактор, никакой ударной работы. Лозунги повесили. Это красиво. Не спорю.

Секретарь парткома взял меня под руку, повел по цеху.

— Вы с фронтовиками поговорите, а с Букина что взять. Известный горлопан. Мы и не скрываем, что малость помогли фронтовой бригаде. А как может быть иначе? Споткнутся на первом шагу, и от хорошей идеи только пшик останется.

К нам подошел директор завода и сказал, что звонила секретарша редакции и предупредила, что меня просят позвонить по телефону или зайти в КГБ, в комнату номер шестнадцать.

— Что стряслось?

Чувалов лишь развел руками, мол, о таких делах по телефону не докладывают.

Шоферу я велел везти меня в Комитет госбезопасности, а сам развернул номер «Зари». Где же тут ошибка?

Кабинет номер 16 занимал начальник управления — старый коммунист, приехавший в Принеманск из Ростова-на-Дону.

— Простите, Павел Петрович, что побеспокоил, — чекист сел напротив меня в мягкое кресло, — но дело не терпело отлагательства. Только что получил донесение из Лесного уезда, прочтите.

Донесение было лаконичным: «Сегодня ночью, на хуторе крестьянина Венцкуса ранен выстрелом из парабеллума корреспондент газеты „Заря Немана“ О. И. Криницкий. Пострадавшему оказана медицинская помощь на месте. Приняты меры к поимке преступников. Предполагается, что теракт совершила банда „Зеленый дьявол“. По словам гражданина О. И. Криницкого, он три дня назад получил анонимное предупреждение о готовящемся покушении. Ему рекомендовали немедленно покинуть лес, но он не придал этому значения и не поставил органы в известность».