У ворот типографии встретил Бориса Задорожного.
— Много нашли ошибок?
— Несколько лишних запятых сковырнул. Черчилля напечатали с одним «л»…
— С одним «л» — так с одним, переживем. Вот что, Борис Иванович, — если вы печатаете критические статьи, то добивайтесь по ним действенности. Сегодня же дайте справку, на какие сигналы не получили ответа из облзу.
— Я же «свежей головой» был, — взмолился Задорожный, — спать охота.
— Сначала сделайте, потом выспитесь.
В печатном цехе белый ручеек стремительно мчится из ротационной машины. Черный печатник сверкнул зубами:
— Посмотрите, как приправлены клише — люкс…
Я взял номер газеты:
— Какой там люкс, серятина. В Москве это браком посчитали бы.
— В Москве! Дайте мне такие машины, как в «Правде», и я вам покажу класс. Из этой старушки мы выжимаем все, что можем.
У меня вдруг рубашка прилипла к спине. В последней фразе вместо буквы «л» в слове «главнокомандующий» красовалось белое пятно, словно кто-то стер злополучную букву.
— Остановите машину! — крикнул я. — Много отпечатали?
— Тысяч пять.
— Где подписанные к печати полосы?
Печатник передал бумажный мешочек, в котором хранились подписанные мною страницы. Взглянул на конец передовой статьи. Все в порядке: «Главнокомандующий». Куда же пропала буква «л»?
— Кто правил газету после моей подписи?
— Никто. Случилось что?
— Читайте.
Печатник прочитал указанную мной строку, побледнел. Стали рассматривать матрицу. На металле, где положено быть букве «л» — капля клея.
— Возможно, когда я приправлял полосу, — размышлял вслух печатник, — капнул клеем. Весь ущерб возьму на себя. Пусть взыщут за бумагу.
— Пойдем к директору, — предложил я. — Заприте цех. Вы понимаете, ни один экземпляр газеты не должен увидеть свет.
— Можете быть уверены, товарищ редактор.
Директор типографии испугался не меньше моего.
Закрывшись в стереотипной, втроем, чтобы не привлекать постороннего внимания, мы жгли экземпляр за экземпляром. Смотрел я на пламя и думал о тяжелой шапке, напяленной на голову редактора. В газете десятки тысяч знаков, и каждая буковка, не на месте стоящая запятая, вот, даже капля клея — могут подвести.
Будь благословен Бурокас! Не поскандаль я с тобой за завтраком — не пошел бы в типографию. И кто ведает, каким бы сегодня было мое пробуждение?
2
В двенадцать дня, когда я только заснул после пережитых волнений, забесновался телефон:
— Срочно вызывают в обком, — сообщил Соколов.
Началось. Все-таки надо было поставить в известность обком. Но ошибку мы предотвратили. Мысли ворочались лениво, медленно. Мною овладело безразличие: вызывают так вызывают!
Секретарь обкома партии по пропаганде и агитации Владас Рудис, коренастый, среднего роста человек, с большими залысинами, поднялся из-за стола:
— Пока вы спите, мы тут за вас работаем, кадры подбираем.
— Поздно подписал газету.
— Да, только получили, — секретарь нажал кнопку звонка, но, вспомнив, что нет электричества, крикнул: — Олеся! — В кабинет заглянула секретарша. — Пригласите товарищей.
Вошли трое военных. Я даже не посмотрел на их погоны. Было ясно — сейчас начнется разговор об ошибке.
— Их-то мы и решили направить к вам в редакцию, знакомьтесь.
До меня не сразу дошел смысл сказанного. Я готовил себя к другому разговору. Внимательно посмотрел на вытянувшихся у стола военных. Девушка в синем берете с орденом Красного Знамени на гимнастерке, щеголеватый старший лейтенант с пышной черной шевелюрой, которая не умещалась под артиллерийской фуражкой, и высокий расплывшийся дядя в офицерской гимнастерке без погон.
— В газете приходилось работать? — начал я расспрашивать.
— Мне никогда, — призналась девушка, — выпускала «Боевой листок» в медсанбате, да вот несколько заметок напечатали в «дивизионке».
— Так. А вы, старший лейтенант, какую стенгазету редактировали?
— В тридцать девятом несколько месяцев работал в «Пионерской правде», потом призвали в армию.
— В дивизионную газету?
— Никак нет. Командовал батареей.
Секретарь прервал мой опрос:
— В редакции познакомитесь. Товарищи проверенные, коммунисты. До войны служили в наших краях, знакомы с обстановкой. Ну, и как говорится: «Была бы твердая воля, — гора превратится в поле». Мы просили политуправление фронта — нам прислали.
