И всё им неймётся! - страница 9

Шрифт
Интервал

стр.

Чем же объяснить правдивость иных немцев и патологическую лживость всех наших оборотней? Думаю, дело вот в чём. Для немцев война - горькое,но далёкое прошлое, в котором по прошествии вре­мени многое можно признать честно. А для наших оборотней враньё о война, и о всей Советской эпо­хи - острая животрепещущая потребность их ны­нешнего и даже будущего существования. Совершив предательство своих отцов и всего народа, они бо­ятся возмездия и потому лезут из кожи вон, чтобы убедить зрителей и читателей, особенно молодежь: Советское время было ужаснее путинского, не из­менить ему просто невозможно, оплевать и расто­птать его - благородное дело. Тут шевелящийся хаос страха и бешенства...

Но Ваш друг со своей книгой «Шостакович и Ста­лин» давным давно за океаном, вроде бы, ему ничто не грозит, и чем объяснить приступы его антисовет­ского бешенства и беспробудное враньё, я не знаю. Ведь то и дело уж так зашкаливает!.. Вот изображает композитора даже противником движения за мир и ненавистником самых видных, всемирно извесных его сторонников, считая их приспешниками Стали­на: «Я в тюрьме и боюсь за детей, за себя, а они на свободе и могут не лгать!.. Все они - Хьюлетт Джон­сон, Жолио-Кюри, Пикассо - гады!» Это, говорит, он сказал однажды в задушевной беседе с девушкой по имени Флорой, а Флора - мне, а я - всему свету по секрету. Правда, сам композитор «под грубым нажи­мом советских властей» вместе с Флорой участвовал в работе Конгрессов в защиту мира и произносил там речи. Но какие! Их для него составляли в КГБ. Да почему же не в отделе пропаганды ЦК, где, кажется, эта Флора и работала? Бог весть! А о чём лгали бор­цы за мир? Что, на самом деле каждый из них в душе хотел войны? Выходит! Поджигатели проклятые...

Владимир Теодорович, ведь Волков выставляет великого композитора просто идиотом в подобных пассажах. Ну, глядите: «Перед премьерой «Песни о лесах» в 1949 году приятель Шостаковича (Иса­ак Гликман? Абрам Ашкенази? Лев Либединский? Неизвестно. - В.Б.) сказал ему: «Как хорошо, если бы в оратории вместо Сталина была нидерландская королева!» Композитор воскликнут в ответ: «Это было бы прекрасно!» А ещё прекрасней, по логике Вашего друга, было бы, допустим, симфоническую поэму 1967 года посвятить не юбилею Октябрьской революции, а Черчиллю, который как раз незадолго до этого преставился.

А это? «Сталин впервые понял, что он не бессмер­тен». Когда? В семьдесят лет! Волков-то знает, что не бессмертен, ещё с детства, а тиран видите ли... Между прочим, на Тегеранский конференции Ста­лин сказал Рузвельту и Черчиллю: «Пока мы живы дело мира обеспечено, но лет через 10-12, когда мы умрём...» Нет, размышления на тему «Momento топ!» не были чужды Сталину.

И на ту же тему: «Шостаковичу удалось пере­жить тирана на целых 22 года. Это было подвигом!» Да какой же, прости Господи, подвиг, если тиран был старше на тридцать лет! Не соображает, ликует. И неведомо ему, что всё в руце Божьей. И что смерть, как сказал поэт, «иногда берёт не тех, кого бы надо». Благодаря этому сам Волков совершил множество великих переживальческих подвигов.

От таких пароксизмов торжества, право, просто отдыхаешь душой на тех страницах, где, скажем, тихо и скромно сообщается, что в начале войны Шо­стаковичу нахлобучили на голову пожарную каску, обрядили в пожарный наряд и, как позже в партию, загнали на крышу Ленинградской консерватории ту­шить немецкие зажигалки.

Весьма отрадно читать и о «самоидентификции Шостаковича с евреями, далеко выходящей за рамки традиционного филосемитства». То есть, по-русски сказать, композитор, как герой, которого играет Юрий Соломин в фильме «Московская сага», то ли в душе, то ли вслух восклицал: «Не хочу быть рус­ским! Хочу быть евреем!» Это явление в принципе нам знакомо. Например, писатель Григорий Бакланов на страницах «Еврейской газеты» очень решитель­но даже не филосемитами назвал, а просто лишил их нации и записал в евреи Маршала Малиновского (украинца), маршала Катукова (русского) и генерала Доватора (белоруса). Ну, как же! Первый родился в Одессе; второй по отчеству Ефимович, как Немцов; третий - Лев, как Троцкий, - какие вам ещё доказа­тельства! Впрочем, и русские тут не дремлют, рабо­тая на тех же диверсантов. Недавно на моём сайте одна дама зачислила туда же великого русского ху­дожника Репина. Ещё бы! Он же Илья, как Эренбург, а по отчеству Ефимович, как б.м.к. Швыдкой. Пол­ный порядок!


стр.

Похожие книги