Барышни Юхневич были в восторге, смеялись и приставали к Дуняше:
— Ну душенька, голубушка! Погадай нам! Ну, пожалуйста! Даже старшая присоединялась: — Ну, а мне, Дуняша?
Но Дуняша обижалась: — Никакая ни гадалка я… А вот найдет, тогда и сама скажу…
И вот, однажды, когда младшие барышни улеглись спать, а старшая еще собиралась почитать в постели, в дверь тихонько постучалась Дуняша: — Можно к вам, барышня?
— Входи, входи, Дуняша. Ты не заболела ли? — встревожилась моя будущая мама.
— Нет, — отвечала Дуняша, — нет… Только вот «нашло» на меня… Хотите, про вас скажу, вот всё как сейчас, ровно вижу…
Мама, стараясь не улыбаться, серьезно говорит: — Ну что ж, Дуняша, конечно, скажи. Да ты присядь.
Дуняша садится на краешек стула возле постели и говорит самым обычным своим деревенским говорком:
— Так вот, барышня, не долго-то вам в девках вековать… Небось, в весенний мясоед и свадьбу, даст Бог, сыграете.
— Да с кем же, Дуняша? — интересуется мама.
— Так, с человеком одним… Кто он, не знаю, только познакомитесь вы с ним по делу… А звать его будут Николай… Вдовые оне…
— Вдовец? — удивляется мама.
— А что, что и вдовый? — Дуняша вроде даже обижается за своего «протеже». — А человек хороший, это точно, — убежденно говорит она. — Образованный, из ваших (подразумевая, — из господ, очевидно)… — И жить будете ладно… Свои дети пойдут. Тут вот, чегой-то не пойму: — то ли два, то ли трое? — Дуняша в раздумье покачивает головой. — Ну, я пойду, барышня, — вдруг, как со сна встрепенулась Дуняша, — спокойной вам ночи! — и исчезла за дверью. Мама даже спасибо сказать не успела. Была она озадачена — как-то слишком всё необыкновенно. Дуняша в роли «провидицы»!
…В Смоленске в те времена жила семья Троицких — большая и дружная семья с отцом Николаем Дмитриевичем. Матери, к сожалению, давно уже не было в живых. Но дети, теперь уже ставшие взрослыми, продолжали жить одной семьей, все вместе. Барышни Юхневич дружили с барышнями Троицкими, и часто бывали у них. Теперь шуткам и смеху конца не было.
— Ну, держитесь! — обещала старшая Юхневич, которую тут все еще звали «Марочкой». — Скоро вашей мачехой буду, уж я вам покажу! Спуску вам от меня не будет!
— Ох, Марочка, уморила! — хохотали девочки Троицкие. — Да где ж тебе с нами справиться?! С такой-то оравой!
— Николай Дмитриевич! — Смеялась Мара, — хоть бы вы за меня заступились! Ведь я же нареченная ваша, как-никак! Вы же — Николай! Да еще вдовец — «вдовый», как говорит Дуняша! Вы что же помалкиваете?!
Николай Дмитриевич смущенно улыбался. Не сходилось только одно: с Николаем Дмитриевичем не нужно было знакомиться. Семьи были дружны давным-давно, еще до смерти родителей барышень Юхневич.
— Ну, уж не придирайтесь! Не каждое слово в строку! — шумели младшие Юхневичи. — Быть вам нашим отчимом! Шутили-шутили, а время шло, и скоро приблизились святки — Рождество и Новый год. И, как обычно, смоленская интеллигенция задумала организовать вечер-концерт в пользу сирот-пансионерок епархиального училища. Начались хлопоты. Составлялась программа концерта. Марочку знали как хорошую пианистку. И тут кого-то осенило: — Знаете что? Нужно послать Мару Юхневич к новому присяжному поверенному — Фёдорову! Он, говорят, прекрасно играет на виолончели. — А доктор Малоховский — на скрипке, — добавил кто-то. Вот бы трио составить? А?..
Так Мара Юхневич была делегирована пригласить Николая Николаевича Фёдорова, недавно приехавшего в Смоленск, принять участие в новогоднем благотворительном концерте. Николай Николаевич согласился. Предсказания Дуняши явно начинали сбываться — «знакомство по делу» состоялось, да еще с Николаем! Ну и Дуняша!
Успех концерта был потрясающим. Виолончелист Фёдоров действительно оказался прекрасным музыкантом, а вскоре после концерта он зачастил к барышням Юхневич. И все три барышни были без ума от Николая Николаевича — присяжного поверенного Смоленского губсуда. Да и как было не влюбиться?! С мягкой кудреватой бородкой, черной, как смоль, с такими же черными блестящими и волнистыми волосами; смуглое лицо (или это летний загар так накрепко прильнул к нему?); с тонким прямым носом, с угольками немного прищуренных и всегда смеющихся глаз! Немножко грузен — по сравнению с мальчишками-семинаристами, но всё еще в полной спортивной форме, играет в теннис, и в горелки бегает так, что никто не догонит! Хотя, как оказалось, ему минуло 40. Подумать только — сорок лет! А сколько стихов знает, остроумных анекдотов, историй, и на каждый случай — цитата откуда-нибудь, или пародия, а то и собственного сочинения. И, кажется, всё на свете знает — о чём ни спроси! А музыкант какой! Виолончель под его смычком просто поет. А уж если еще Марочка на пианино аккомпанирует — ну, тогда слёзы сами просятся на глаза!..
