Эванджелина кивнула:
– Всего лишь на два года старше меня.
– Это мне по душе. Молодые люди легче поддаются перековке. Он влюблен в тебя?
– Похоже, да. Однако я думаю, что Редмонд потребует меньших усилий.
– В любом случае мы должны быть абсолютно уверены. Мужчины имеют привычку не показывать своих истинных намерений, пока они не заманят леди в неравный союз.
Эванджелина улыбнулась:
– Ну, это когда мы позволим себя заманить.
– Именно. И как ты понимаешь, выявление всех недостатков и способов их обуздания дает нам преимущество.
Раздался стук в дверь. Доретта открыла, и в комнату вошел отец Эванджелины.
– Я слышал, что твоя тетя подарила тебе ожерелье с бриллиантом, Джилли, – сказал Джон, виконт Манроу, с улыбкой. – Я пришел посмотреть на него.
Эванджелина хотела, было подняться, чтобы показать украшение отцу, но виконтесса толкнула ее в плечо, принуждая оставаться на месте.
– Не сейчас, Джон, – сказала мать. Она махнула рукой и нахмурилась, когда повернулась к мужу лицом. – И потом, ты не можешь быть в этом наряде сегодня вечером. Ты ведь знаешь, что я смотрюсь не очень хорошо рядом с цветом беж. Надень темно-зеленый костюм, он отлично дополняет мой желтый шелковый наряд.
Виконт кивнул:
– Да, конечно, дорогая. Приношу извинения, – быстро произнес он и вышел из комнаты.
– Обычно я терпимо отношусь к его глупости, но если ему позволить хотя бы раз вырядиться в бежевое, он подумает, что можно одеваться так всегда, когда ему заблагорассудится.
– Он старается, если ты даешь ему правильное указание, – возразила Эванджелина, снова сосредоточив внимание на сверкающем бриллианте.
– Надеюсь. – Виконтесса пригласила Доретту к большому гардеробу. – Джилли должна надеть голубое или зеленое платье, чтобы оттенить ожерелье. – Она повернулась к дочери: – Знаешь, очень жаль, что ты не можешь носить бриллиант каждый вечер. Он так смотрится на тебе. Но мы не можем позволить людям думать, что у тебя нет других украшений.
Эванджелина подняла руку, чтобы расстегнуть изящную защелку ожерелья. Ее мать перестала думать о проклятии фамильной драгоценности даже быстрее, чем она сама. Инцидент с каретами был просто-напросто результатом усталости кучера пьяного в стельку пассажира. Что касается поцелуя, то она вообще не упомянула о нем. Просто было дурацкое объятие со стороны подгулявшего мужчины, которое не имеет никакого значения. Эванджелина аккуратно сложила ожерелье в шкатулку.
В дверь снова постучали.
– О Господи, – пробормотала виконтесса, – до чего же твой отец бестолковый! – Она подошла к двери. – Скажи Уоллису, какой наряд я хочу для тебя. Твой камердинер неплохо разбирается в моде.
Однако когда она открыла дверь, перед ней предстал не виконт, а дворецкий.
– Простите меня, миледи, – сказал он, – но к мисс Манроу пожаловал гость.
– Хорошо, Клиффорд, – сказала Эванджелина, убирая бриллиант. – Я сейчас спущусь. А кто это?
– Маркиз Роли. – Он протянул красивую визитную карточку на серебряном подносе. Золотистая ветка плюща окаймляла карточку, в центре жирным стилизованным шрифтом значилось имя.
Виконтесса нахмурилась:
– Маркиз Роли? – Она подняла карточку. – Мы вычеркнули его из списка потенциальных супругов несколько недель назад. Зачем он пожаловал к тебе?
– Не имею понятия. – Эванджелина встала. – Мы никогда с ним даже не встречались. Возможно, он восхищался мною издалека и не знает, что его уже отвергли.
Виконтесса хмыкнула:
– Очень может быть! Бедняжка… Клиффорд, ты слышал мисс Манроу. Она сейчас спустится вниз.
– Слушаюсь, миледи.
Пока Доретта поправляла волосы Эванджелины, виконтесса подошла к окну и отодвинула шторы.
– На подъездной дорожке вижу красивого арабского скакуна. – Она повернулась к дочери: – Лорд Роли… Это не он скупил те французские картины?
– Я что-то слышала об этом.
– Мы не можем допустить, чтобы наши друзья думали, будто мы поддерживаем сторонника Бонапарта.
– Мама, не беспокойся! Этого не будет. И если он заговорит со мной по-французски, я немедленно выгоню его.
Она плохо помнила, что им удалось узнать о Роли. Было так много имен в первом списке, пока они не начали процесс исключения. Французские картины и репутация либерала в палате лордов сделали его неприемлемым.
