— Как я ей скажу, если мы не разговариваем?
— Напиши саписка.
— Вот еще. К тому же путь неблизкий.
— Мошешь слетать, рас такая ленифая. Восьми метла.
Метла, уныло скрючившаяся в углу, резко вытянулась и посмотрела преданным щенячьим взглядом, надеясь, что ее все-таки возьмут на прогулку. На ней не летали уже лет сто, и она очень грустила, занимаясь уборкой паутины. А резвый полет — как раз то, что лесной доктор прописал.
— Не хочу, — ответила Пачкуля. — Хочу валяться и жевать сладости. Например, пирожные. Достань мне пирожных, а?
Метла вновь пригорюнилась в своем углу. Надежда умирает быстро, особенно если ты принадлежишь Пачкуле.
— Никаких пирошных, — возразил Хьюго. — Баста. Ты фее съела.
— Так приготовь еще. Сдобненький бисквитик, например. Ммм, обожаю!
Она звучно рыгнула и погладила живот, который раздулся до невероятных размеров.
— Стелай сарятка, — посоветовал Хьюго. — Тепе это неопхотимо. Ты не ф форме.
Он принялся копаться в посудном шкафу. Там стояли лишь три кастрюльки со скунсовой похлебкой, помеченные надписями «Прошлая неделя», «Прошлый месяц» и «Столетней давности».
— Ты софсем не ф форме. Лешишь себе и ешь фсякую трянь.
— Да ладно тебе.
— Серьесно. Ты долшна быть как хомяк. Фсегда наготофе. Особенно кокта на носу Ойлимпиада для грысунов.
— Чего?
— Ойлимпийские игры для грысунов. Они профодиться в моем ротном гороте — Хамстердаме. Уш мы-то к ним готофимся. Это настоящая помпа!
— Помпа? Это как насос, что ли?
— Нет-нет, помпа!
— Ах, бомба!
— Та. Такой большой спортифный праздник. Глафное событие года..
— И скоро это событие? — зевая, поинтересовалась Пачкуля.
— Угу. Софсем скоро.
— Вот как?
— Да, будут фее: крысы, мыши, морские сфинки и хомяки.
— Не думала, что вы ладите с мышами и морскими свинками. Насколько я знаю, вы постоянно деретесь.
— Только не фо фремя Ойлимпиады. Мы объяфлять перемирие. Приходиться ладить со фсеми. Нушно быть комантой.
— Командой? — усмехнулась Пачкуля.
Ей не было дела до игры в команде. Ведьмы этим не славились.
— Угу. У крыс есть команда, у мышей. У хомяков. И фее сорефнуются, понимаешь? И лучшие попедят.
— Быстрее было бы подраться, а? И дело в шляпе.
— Это ше спорт, — принялся объяснять Хьюго. — Ф спорте фее по-другому. Есть прафила. Их нушно соблюдать. Бес драк и шульничества.
— Нельзя жульничать? — изумилась Пачкуля. — Ты серьезно?
— Угу.
— Хочешь сказать — никакого колдовства?
— Расумеется, — возмущенно ответил Хьюго.
— Хм… Тогда это точно не для ведьм, — возразила Пачкуля. — Играть по правилам и не жульничать? Пыхтеть и надрываться, когда можно все решить мановением палочки?
— Но глафная идея состоит ф том, что… — начал было Хьюго, но внезапно осекся.
Пачкуля в очередной раз обыскивала свои карманы и совсем его не слушала.
— А, забуть. Кстати, кте сахар?
— Почем мне знать? А что? Он кончился? — невинно спросила Пачкуля и тут же покрылась зеленой сыпью.
(Такое происходит с ней каждый раз, когда она говорит неправду.)
— Ты што, фесь съела? — вопросительно уставился на нее Хьюго.
— Да я всего-то две горсточки слизала.
— Зеленая сыпь, — уличил ее Хьюго.
— Ладно.
Пачкуля надула губы.
— Признаюсь, я все съела.
Сыпь разом пропала.
— Ну ты и фрушка, — укоризненно покачал головой Хьюго.
— Только не читай мне нотаций. Не люблю хомячьих нравоучений. Оставь меня, живот болит.
— Лучше бы тебе попрафляться, — предостерег Хьюго. — В полночь бутет шабаш.
— Я, пожалуй, его пропущу. Пошлю тебя с объяснительной запиской. Ой-ой-ой, мой живо-о-отик!
— Што, опять?
— Опять и снова. Замолкни и приготовь пирожное.
— Не могу, — уперся Хьюго. — Ис чефо готофить? Нет ни сахаа, ни яйцо, ни мука. Ничефо нет.
— Ну не сидеть же мне целый вечер без маковой росинки. Сходи в «Сласти-мордасти» и раздобудь мне чего-нибудь вкусненького. Я бы сама сходила, да так худо. И не смотри на меня так. Чего тебе стоит? Мне нужно всего по чуть-чуть: болотных попрыгунчиков, немного летучих шипучек, пару трясинных леденцов. Ну и совсем чуточку мятных кусачек…