В зале раздался свист и топанье.
— Сапожники!..
— Пора кино начинать!..
Здесь билетёрша быстрым шагом направилась к сцене. Баранкин быстро перелез с раздвижной лестницы на пожарную. Малинин повторил его манёвр.
— А зачем туда, а не в зал? — спросил он снизу Баранкина.
— На крыше объясню, — ответил Баранкин.
На нагретой солнцем железной крыше было блаженно тепло и спокойно. Баранкин лёг на спину и зажмурился, как кошка, у которой чешут за ушами. Малинин улёгся с ним рядом, тоже блаженно щурясь.
— А хорошо нам было с тобой жить, Малинин, до нашей Эры… сказал мечтательно Юра.
— До какой, до нашей Эры? — переспросил Костя.
— До Кузякиной, — пояснил Баранкин.
— А, — поняв, о чём идёт речь, сказал Малинин, — и до нашей Зинки Фокиной ещё лучше было. А почему мы в кино не остались? — спросил обиженно Малинин.
— Пусть думают, что в кино был и вправду мой голос, а не я сам, — ответил Баранкин, а потом ещё добавил: — Понимаешь, Костя, если мы с тобой будем сидеть в кино и смотреть фильм, а они будут работать, это будет с нашей стороны несправедливо, а если мы будем лежать на крыше и сами сочинять кинофильм, то мы будем с тобой как бы работать в киностудии, которую я бы назвал «нос-фильм»! Именно «нос», Баранкин приложил растопыренную пятерню пальцев большим пальцем к носу и добавил, — им нос!.. — а нам — фильм!.. Нос — Фильм!.. Первым начинай сочинять ты…
Баранкин потянулся опять, как кошка, и приготовился слушать.
— Жили-были, — начал Малинин, — или вернее, были-жили!.. А точнее жили-были!.. А может всё-таки были-жили?!.
Баранкин слушал эту присказку минут пять, потом спросил:
— Слушай, Малинин, ты сначала выясни для себя: жили-были или были-жили, а потом уже показывай фильм.
Малинин подумал и сказал:
— Честно говоря, я точно не знаю, жили-были или были-жили…
— Тогда заткнись, — сказал Баранкин, — и слушай и смотри, что я тебе расскажу и покажу, только поклянись, что ты никому это не перескажешь!..
Малинин поклялся. Тогда Баранкин достал из кармана спичечный коробок, из коробка достал несколько семечек от яблока, несколько зёрен пшеницы или ржи и несколько ещё каких-то зёрен.
— Мы с тобой, Малинин, родились не на той планете, — сказал задумчиво Баранкин.
— Как это не на той? — заинтересовался Малинин.
— Понимаешь, — начал разъяснять Баранкин, — я уверен, что во Вселенной есть такая планета, где дети рождаются сразу с высшим образованием…
— Как это, как это, как это? — закудахтал Костя.
— А вот так это, так это, так это, — ответил Баранкин, и тут же объяснил "как это, как это, как это" — ты слышал, конечно, такое выражение, когда о каком-нибудь музыканте говорят, что он любовь к музыке впитал вместе с молоком матери? Слышал?..
— Ну, слышал, — сказал Малинин.
— А что такое знания? — спросил Баранкин, и сам же ответил: это биохимический электрический сдвиг в мозгу школьника, а если молоко твоей матери уже заранее обогащено этим биохимическим электрическим сдвигом, то получается, что тебя кормят в общем-то не молоком, а знаниями!.. Вот в коляске, скажем, сидит младенец и сосет из бутылочки обогащённое молоко. Подходим мы с тобой к этому младенцу, которого бабушка-инопланетянка катает в коляске. Подходим мы это и говорим ему: "Агу!" А он поднимается в коляске и сидя спрашивает нас: "Вы дурачки что ли оба?! Я уже среднее образование заканчиваю всасывать, а вы мне "агу!.."
— Так ведь молоко-то может быть ещё и сгущённым, — подчеркнул Малинин слово «сгущённым» интонацией. Малинин сам придумать подобного ничего не мог, но развить любую мысль Баранкина лучше Малинина никто бы так не удосужился. Баранкин подумал и сказал:
— Это идея!.. Сгущённое молоко тянет уже на окончание любого института!..
— Так может это можно и на Земле с молоком сделать? — спросил Малинин.
— Не можно, а нужно! — ответил ему Баранкин.
— Так может ты, Баранкин, — продолжил свою мысль Малинин.
— А кто же, кроме меня!.. — согласился Баранкин. — Не те скорости на земле, не те, Малинин! — заключил Баранкин своё рассуждение.
— Не те скорости на земле, не те, Баранкин, — как эхо отозвался Малинин. Ему стало интересно жить. Когда Баранкин начинал говорить, Малинину всегда становилось интереснее жить, чем когда тот молчал.
