Через минуту послышался шорох, шаги. Появился Володя Щелкунов. Овидий вскочил, запрыгал к другу на одной ноге.
Не теряя времени, они двинулись в путь. Минуты через две-три услышали приглушенную русскую речь. Сделав несколько шагов, увидели Николая Сазонова. Он был по пояс в грязи. Оказывается, приземляясь, Николай угодил в болото и с трудом выбрался из него.
Вскоре объявился и Николай Шорин.
— Как дела? — негромко спросил Щелкунов Николая.
— Все нормально.
— Не страшно было прыгать?
— По правде говоря, когда подходил к люку само-лета, было как-то безразлично, ничего не боялся. А когда парашют раскрылся, показалось, повис в воздухе.
— Повис?
— Да. Показалось, что я повис во мгле среди небес. Во мне же всего пятьдесят килограммов. Ну, думаю, не видать мне больше земли родной, — шутил Шорин. — Унесет к фашистам в лапы. — Друзья засмеялись. — Честное слово, мне показалось, что я не снижаюсь. Потом, как назло, увидел, что мимо меня медленно проплыл к земле один парашютист, другой… Все обгоняют. Это же черт знает что такое! Какие только мысли в голову не приходили. Думал, что теперь буду птицей парить в воздухе. И только когда ногами о землю ударился, обрадовался. Приземлился нормально…
Поспешили искать остальных.
Николай Барашков, выйдя на поляну, увидел на дереве белый купол парашюта. Зацепился за макушку сосны. Разведчик осторожно приблизился к дереву и увидел повисшую на стропах Аллу Бурову, безуспешно пытавшуюся дотянуться до ствола сосны. Девушка тоже увидела подошедшего Барашкова и обрадовалась.
— Кости целы? — негромко спросил Николай.
— Целы. А вот как на землю опуститься, ума не приложу.
Барашков деловито посмотрел на сосну, почесал затылок.
— Надо же тебе было выбрать именно эту — самую высокую, да еще и с ветвями только на макушке. Ствол будто нарочно отшлифован. На такое дерево не заберешься без монтерских «когтей».
Барашков сбросил с плеч вещевой мешок, снял серозеленую куртку, поплевал на руки и полез на дерево, умело и ловко действуя ногами и руками, обвивавшими гладкий ствол. Он довольно быстро добрался до макушки, стал подтягивать к себе стропы. Белое полотнище начало сползать с ветвей. Николай, придерживая Аллу за стропы, помог ей спуститься.
Вскоре все пришли к месту сбора. Сориентировались. Поняли, что находятся около деревни Рябиновки. Стали искать грузовые тюки. Один нашли около деревни Закурганье, недалеко от Рябиновки, а второй тюк, с продовольствием, боеприпасами, одеждой, словно сквозь землю провалился. Сколько его ни искали, так и не нашли.
До рассвета углубились в лес на несколько километров западнее Рябиновки и разбили там временный лагерь для отдыха. Надя Кожевникова, как отрядный медик, занялась ушибленной ногой вконец измучившегося Горчакова.
— Ничего страшного. Нет ни перелома, ни вывиха. Это главное. Ушиб сильный, связки растянуты… Ну, будь здоров! В следующий раз, когда будешь прыгать с парашютом, смотри в оба, избегай посадки на пни.
— Спасибо!.. Боль вроде утихает… — схитрил Овидий. Через несколько минут кое-кто из ребят уже спал.
Первый день во вражеском тылу прошел под грозовым дождем. Кто-то пошутил, это, мол, на счастье. Под плащ-накидкой да под огромной сосной для разведчиков он был не страшен, но рассиживаться особенно было некогда.
А за линией фронта, на нашей стороне, инструктор парашютно-десантной службы штаба Западного фронта старшина Пушкарев уже представил начальнику письменный рапорт, в котором указывал:
«…Самолет „Дуглас“ с Центрального аэродрома вылетел в 20 час. 10 мин. В 0 час. 15 мин. достиг заданного района. В 0 час. 20 мин. люди и два мешка груза выброшены в районе цели.
В 0 час. 25 мин. „Дуглас“ лег на обратный курс и в 4 часа 15 мин. произвел посадку на Центральном аэродроме…»
Вечером 4 июня старший лейтенант Чернышевич, командир другой разведгруппы, заброшенной той же ночью в тыл противника на Могилевщину, доложил по радио в штаб фронта о том, что его группа благополучно приземлилась в районе деревни Долгая Пропойского района и что на условленное место направлен связник для встречи с Боковым. Но встреча не состоялась.
