— Все это пошло, — беря себя в руки, сказал Полетаев. Он приоткрыл глаза, но отвернул голову от маниакального экрана, с которого неслись вой и всхлипы. — Дай лучше сигаретку.
— У тебя что своих нет? — Удивилась Мариночка.
— Я, как Бернард Шоу, вчера бросил курить, но после встречи с тобой опять потянуло!
Незнакомое иностранное имя на Мариночку подействовало и она протянула Полетаеву пачку с сигаретами.
— Вообще-то я хочу быть секс-звездой, — призналась она.
— Мне кажется, — Полетаев вдохнул дым и тут же выдохнул, — у тебя фактура что надо, и фигурка и вообще.
— Смотри! — Мариночка быстро скинула мини-юбку, потом яркую футболку, потом прозрачный лифчик, потом…
— Подожди-ка, — смутился Полетаев, — не так сразу, я не успеваю оценить каждую твою деталь взглядом сценариста.
— А как?
— Сначала продемонстрируй ножки.
— Плиз! — Мариночка заскочила на журнальный столик и подняла сначала одну длинненькую конечность, а потом вторую. Ее отражение на поверхности столика проделало то же самое, только почему-то вниз головой. — Клево?
— Угу.
— Дальше? — Она с голливудской улыбкой приспустила трусики яблочной окраски: зеленая их часть плавно переходила в розовую. — Смелее! Чего ты обалдел, будто тебя об тэйбл шарахнули?! Импотент, что ли?
— Кино — это не порнография, — с достоинством произнес Полетаев, пытаясь скрыть охватившую его тревогу: события разворачивались с непредвиденной скоростью. ("Все-таки я человек патриархальных взглядов, м-да, сначала подарить цветочки, потом церемонно познакомиться с отцом семейства") — Кино требует ко всему не легкомысленного, а серьезного отношения. Мне внимательно нужно к тебе присмотреться. Проверить, как ты двигаешься, говоришь, одним словом, оценить твою пластику.
Мариночка немного раздосадованно спрыгнула со стола.
— А вот, — она вплотную приблизила к нему свою крепкую грудь с розовыми сосками, — размер не маленький?
Полетаев тут же вспомнил Эмкины немного осыпавшиеся эльбрусы и содрогнулся.
— Наоборот! Отлично!
— А полностью раздеваться придется?
Полетаев растерялся окончательно: какие тут цветочки, сейчас она будет, так сказать, совершенно обнажена, и того, и так далее… Но уютненькое гнездышко на юго-западе уже порхало перед ним, призывно махало стенами-крыльями и кокетливо крутило окнами глаз.
— Я вообще-то надеялся, что ты девушка, — после всего происшедшего сказал Полетаев голосом огорченного родителя, — я жениться на тебе думал. А как теперь вести тебя, так сказать, под венец?
— А я надеялась, что ты не спринтер… — Мариночка скорчила недовольную гримасу, — но… — и дала затянуться своей сигаретой, — я все равно согласна. Ты клевый чувак, будешь снимать меня в кино, так что завтра пойдем и подадим в загс заявление.
— Завтра?! — Полетаев быстро глянул в окно: прыгать было слишком высоко.
— А то предки заявятся, надо спешить!
Нет, я не готов так сразу. Полетаев весь дребезжал вместе с везущим его трамваем, это ведь так и ребенок может родиться, нянчить его, кормить, поить… К тому же ушлые американцы установили, что ум и таланты передаются чаще всего по линии матери. Бррр. Нет, нужно усыпить бдительность Мариночки и ее родственничков, прописаться на юго-западе, а там, глядишь, пьесу поставят, стану знаменитым, наставлю Мариночке рога, она оскорбленно сбежит, а квартирку я разменяю, мне на первое время и комнаты хватит, а у нее родительский кров с эйнштейновским холлом… Только убедить, что если она родит, не видать ей карьеры секс-звезды: талия расползется, на ляжках поселится целлулит или как его там… В общем, господа, Полетаев перестал дребезжать, поскольку трамвай остановился, судьба моя решена!
Он выскочил на остановке и побрел через дворики. В одном из них среди пыльной листвы сидел бронзовый Пушкин. Проходя мимо, Полетаев помахал ему рукой. Искусство требует жертв, товарищ! С головы Пушкина слетел традиционно там обитающий воробей. Пташка ты малая, неразумная, умилился Полетаев, э-эх, натворила мать-природа делов, наплодила, напридумывала себе на потребу да на развлечение всякой всячины. Ну что ж, брат воробей, я женюсь!
