Группа пассажиров с удивлением и тревогой слушает эту коротенькую речь капитана.
Один лишь Орландо отошел в сторонку и смешался с сербскими беженцами. Он в домашнем халате, его жидкие волосы растрепаны.
Прислушиваясь к странному говору незнакомцев, он спрашивает:
— Ничего не понимаю. На каком языке они говорят?
МАТРОС. Синьор, это сербы.
ОРЛАНДО. А как они все попали на судно?
МАТРОС. Нынче ночью мы подобрали их в море. Это беженцы. Так мы по крайней мере думаем.
Появляется один из поваров с бачком и поварешкой и начинает раздавать всем горячую похлебку.
Орландо наклоняется к маленькой девочке, спящей на одеяле, разостланном прямо на палубе.
— Здравствуйте, синьорина. Как, вы еще спите?
Капитан продолжает давать пояснения гостям:
— Наш судовой врач, конечно, всех их осмотрит. Мои офицеры и я сам с помощью переводчиков уже поговорили с большинством мужчин; это пастухи, крестьяне, цыгане. Мы подобрали их в море ночью. Среди них есть и студенты, преследуемые полицией… скорее всего необоснованно…
Орландо продолжает бродить среди беженцев, сбившихся кучками, сидящих на битенгах или на бухтах канатов; лица сербских парней — почти детские у одних и покрытые первым пушком у других — выражают суровую решимость.
В группе столпившихся на капитанском мостике пассажиров (в кое-как накинутых халатах и с сеточками на волосах) ощущаются растерянность, недовольство, безотчетная нетерпимость.
ДАМА-ПРОДЮСЕР. Ты слышал? Какие-то цыгане из табора… Их полиция разыскивает.
РИКОТЭН. Но послушайте, капитан, по какому праву вы вынуждаете нас совершать путешествие вместе с этими людьми, взявшимися невесть откуда?
ДАМА-ПРОДЮСЕР. Он прав…
КАПИТАН. Да ведь их плоты были перегружены и в любую минуту могли опрокинуться!
СЭР РЕДЖИНАЛЬД. Я полагаю, что… вы могли бы… избавить нас…
КАПИТАН. Подобрав этих женщин… этих детей… эти несчастные семьи, я только выполнил свой долг!
Все снова и снова оглядываются на сербов, завладевших нижней палубой.
Небо посветлело. Наступает рассвет.
47. САЛОН-РЕСТОРАН «ГЛОРИИ Н.». ДЕНЬ
К обеду почти все сербские беженцы столпились у огромных окон салона-ресторана и, широко раскрыв глаза, удивленно разглядывают роскошную обстановку и невиданные яства.
Сабатино Лепори, держа карту вин, дает указания почтительно склонившемуся перед ним официанту:
— Вчерашний помар был не из лучших. Я бы посоветовал жене и друзьям попробовать что-нибудь из белых вин… Ну, скажем, шабли. На нем и остановимся. Я же сохраняю верность своему шампанскому «Rayon de Soleil»… Только пусть его хорошенько охладят.
Метрдотель ходит по залу, встревоженный назойливым любопытством беженцев.
За столом капитана болтают о том о сем.
КАПЕЛЛАН. Один из этих остановил меня и сказал, что его дед был итальянцем из Валь-ди-Сузы.
ОФИЦЕР ЭСПОЗИТО. Эй, вы там! Идите отсюда, идите!
Он делает угрожающие знаки сербам, которые толпятся за окнами как раз напротив капитанского стола.
Многие из гостей, например медиум, не могут оторвать глаз от беженцев.
Рикотэн же наслаждается своими спагетти, стараясь навернуть на вилку побольше.
РИКОТЭН. Вот как с ними надо управляться, смотри!
БАНКИР. Нет, спагетти ты есть не умеешь!
Дочка Куффари никак не усядется за стол, все ее внимание поглощено людьми, собравшимися там, за окнами.
Мать окликает ее:
— Моника, садись же!
Девочка опускается на стул, но теперь уже певица оглядывается беспокойно, сурово.
Мать фон Руперта невозмутимо потягивает свой бульон; а ее сын, поправляя салфетку, ухитряется украдкой бросать взгляды в сторону беженцев.
За капитанским столом Зилоев окликает Фучилетто:
— Аурелиано, оглянись-ка.
Прямо за спиной певца стоит, улыбаясь, красавица смуглянка.
Фучилетто тотчас оборачивается к ней и говорит:
— Что угодно прекрасной смуглянке? А?
Русский бас, первым сделавший такое открытие, довольно улыбается.
ЗИЛОЕВ. Правда, хороша? Красотка! (Подняв бокал.) За прекрасные глаза дикарки!
МАЭСТРО АЛЬБЕРТИНИ (сотрапезникам, доверительно). Честно говоря, мне как-то неловко есть на глазах у этих людей.
МОНАХИНЯ. Божественное провидение позаботится и о них.
Прислуга получает приказ опустить шторы.
