Как обычно по пятницам, Гарри ждал ее на платформе Крикет-Сомерсби. Он всегда приезжал раньше, чтобы их не увидели вместе на вокзале Виктория. Он забрал у Эммы саквояж, и они уже направились было к экипажу, когда за спиной прозвучал веселый мужской голос.
– Марлоу, какая встреча! – окликнул кто-то.
Они застыли на месте. Эмма оглянулась и увидела приятного блондина, ровесника Гарри, идущего к ним с улыбкой на лице.
– Подожди здесь, – шепнул Гарри, поставил саквояж и заторопился навстречу приятелю. – Рад вас видеть, Уэстон. Что вы делаете в этом богом забытом месте? Только что с поезда?
Эмма следила за ними краешком глаза, и от нее не укрылось, что Гарри поспешил увести Уэстона подальше, наверняка не хотел представлять приятелю Эмму. И еще она заметила, как Уэстон стрельнул в ее сторону любопытным взглядом.
Она быстро отвернулась и сделала вид, что наслаждается чудесным пейзажем, стараясь не думать, какие вопросы может задать Гарри его приятель. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем Гарри вернулся.
– Идем? – Он подобрал ее саквояж.
Эмма зашагала бок о бок с Гарри, ни разу не оглянувшись назад и не полюбопытствовав, смотрит ли ей вслед незнакомец.
– Кто это был?
– Барон Уэстон. Мы знакомы с Харроу. – Он передал саквояж кучеру, помог Эмме сесть в экипаж и устроился рядом.
– Вы с ним близкие друзья? – спросила Эмма. Когда Гарри кивнул, она продолжила, понизив голос, чтобы кучер не услышал: – Близкие настолько, что он знает – я тебе не сестра и не кузина?
– Да. – Он посмотрел на взобравшегося на облучок кучера. – Поехали.
– Он спрашивал, кто я такая?
– Нет, Эмма. – Заметив скептическое выражение на ее лице, Гарри добавил: – Он ни словом о тебе не обмолвился. У мужчин свой кодекс чести на этот счет.
– Не задавать вопросов и не объясняться?
– Точно.
Больше сказать было нечего, но Эмма прекрасно понимала, за какого рода женщину принял ее барон Уэстон, и это ей не нравилось.
Весь вечер она размышляла о бароне Уэстоне, и о миссис Моррис, и о чете Инкберри, и о тайных тягостных обстоятельствах незаконной связи. На Эмму накатила хандра.
– Ты сегодня необычно тиха, – сказал Гарри, когда они мыли посуду. – Дуешься по поводу Уэстона?
– Я не дуюсь, – Эмма протянула ему чистую мокрую тарелку.
– Эмма, он тебя не знает. – Гарри принялся вытирать тарелку. – Он не знает твоего имени, он вообще ничего о тебе не знает. Он здесь только потому, что его лошадь принимает участие в заезде в Кент-Филд. Родных у него в округе нет. Вы вряд ли увидитесь с ним снова.
– Не сомневаюсь, что он счел меня танцовщицей, или актрисой, или женщиной легкого поведения.
– Ну даже если это и так, то он ошибается. Теперь я выбираю себе более благородных подружек. – Гарри отбросил полотенце, шагнул к ней и обнял за талию. – Уэстон не разрушит твою репутацию. Повторяю, он тебя не знает. И потом, я уже сказал, что мужчины соблюдают кодекс чести. Так какая разница, что он подумает?
– Для меня большая, Гарри. Я не похожа на тебя. Я не могу запросто отмахнуться от общественного мнения, как это делаешь ты.
Она оставила посуду и посмотрела в окно на сельскую местность, не в силах избавиться от мыслей о том, как сузился горизонт её жизни. Заглядывая в будущее, Эмма видела только тайные загородные свидания по выходным. Больше рассчитывать ей не на что.
Она вспомнила пару стариков, которые всегда гуляли рука об руку, и вздохнула. Эмма знала, что этого у них с Гарри никогда не будет. Они не состарятся вместе. И детей у них не будет. Внезапно сердце точно свинцом налилось – однажды их отношениям придет конец, и ей останутся только воспоминания.
Гарри притянул ее к себе.
– Зачем опасаться того, что думает Уэстон? – Он поцеловал ее в висок. – Мы все равно ничего не можем поделать с его мыслями.
«Ты мог бы жениться на мне»
Не успела эта мысль возникнуть в голове, как Эмма попыталась подавить ее. Гарри не скрывал от нее, что не собирается жениться снова. Она все знала с самого начала и за эти два месяца ни разу ни о чем не пожалела. Она была счастлива.
Счастлива до обморока, твердо повторила она себе. Вытерла руки, положила их на его ладони, держащие ее за талию, и прижалась к широкой надежной груди. Она никогда в жизни не была так счастлива. И это было самое ужасное.
