Сплетни и слухи снова носились в воздухе, становясь все настойчивее и громче, и, наконец, решительно сконцентрировались на одной персоне, имевшей прежде безупречную репутацию – Аде Феррер.
– Господи, спаси! – причитала Августа. – Ну когда же все это кончится? Когда эта помойка перестанет вонять? Ада – чистейший человек, она просто не способна совершить ничего неподобающего!
Сьюзен вспомнила, как Ада говорила о своей внучке. Разве это благородно? Отношение к Анжеле говорило о жестокости Ады.
– Может быть, ты плохо знаешь свою подругу, мама?
– Ты что, тоже настроена против нее? – в ярости воскликнула Августа. – Вы все дураки. Слепые бессовестные дураки.
Когда черные тучи сгустились над ее подругой, Августа прокляла сплетни, которыми раньше наслаждалась с таким упоением. Она исполнила свое обещание и заперла рот на замок. Анонимный террор перестал быть для нее забавной шуткой. Из глуповатой игры взрослых людей он превратился в большую беду, задевшую жизненно важный нерв общины и угрожающую порядочной женщине разрушить ее репутацию.
Ада Феррер – достойная женщина – без всякого основания подверглась поруганию и беспрецедентной травле. Только самые верные друзья сплотились вокруг нее. Это были отставной офицер Чарльз Дэрринжер, готовый защищать Аду с оружием в руках, доктор Лоуренс, цинично размышлявший о хрупком внешнем лоске цивилизации, и преподобный Хопкинс, апеллирующий в своих проповедях к христианскому терпению и справедливости. И, конечно, Августа Квэндиш, которая каждый день на виду у всего поселка отправлялась в гости к Аде в своем инвалидном кресле.
Сьюзен часто сопровождала мать. Она не принадлежала к числу тех, кто бьет лежачего. Кроме того, мать Хелен была истинной леди, на которую молодая женщина всегда смотрела снизу вверх.
Ада Феррер была женщиной благородной. Она и сейчас держалась спокойно и достойно, высоко неся голову и демонстрируя прекрасное воспитание, которого так не хватало большинству ее земляков. Почти все они оказались лицемерами и трусами, пустословившими за глаза как сороки, но не имевшими мужества прямо сказать, что думают. А Ада была слишком горда, чтобы защищаться от этой закулисной травли.
Тем временем психологический террор вступил в новую стадию: анонимный садист перешел к телефонным угрозам.
Первый телефонный звонок раздался среди бела дня. Звонили из открытого уличного телефона-автомата.
А между тем миссис Феррер ходила только на кладбище, и при этом всегда в сопровождении либо Сьюзен, либо майора Чарльза Дэрринжера. У нее не было никакой возможности позвонить с улицы. Значит, звонил кто-то другой?
Первой жертвой телефонного хулигана стала Августа Квэндиш, закадычная подруга Ады.
– Твое время пришло, Августа Квэндиш, – шипел в трубке измененный голос. – Слышишь тиканье? Это часы твоей жизни, они уже истекли!
В трубке что-то щелкнуло, и разговор прервался.
– Господи, мама, что с тобой? Ты выглядишь так, словно увидела привидение.
Парализованная женщина облизнула пересохшие губы.
– Кто-нибудь придет на мою могилу?
Ей стоило больших усилий рассказать о звонке. У Сьюзен невольно вырвалось:
– Это сатана!
– Не говори Анжеле об этом, – попросила Августа. – Бедная девочка испугается. А, кстати, где она?
– В балетной школе.
Разумеется, Анжела узнала об этих телефонных звонках. За первым звонком последовал второй, а затем третий и четвертый. Салли Бартон, служанке Карлсонов, тоже позвонили с угрозой убийства, и она не удержалась и рассказала об этом Анжеле. Девочка стала еще более замкнутой, но снова ночевать у Квэндишей отказалась наотрез.
– Нет, Сьюзен! В своей постели мне лучше и уютнее. А, кроме того, эта дуреха Салли боится оставаться ночью одна в доме. Она вообще хотела уволиться, но папа увеличил ей зарплату.
От миссис Феррер телефонный террорист потребовал подготовить себе могилу. Преподобный Хопкинс случайно стал свидетелем этого разговора, и уже никто не мог усомниться в том, что Ада невиновна. Вопрос состоял только в том, как теперь смотреть ей в глаза?
Поселок пребывал в состоянии глубочайшего шока. Полиция, как и прежде, бездействовала.
