Вдруг дверь отворяется и на пороге — солдаты! Настоящие! Один, другой, третий, четвертый! А сзади Федька, улыбается во весь рот.
— Здравствуйте, хозяева! — солдаты говорят по-русски. Мы с мамой с трудом их понимаем, а брат русский знает хорошо.
— Мам, они спрашивают, можно ли у нас переночевать. Просят соломы постелить им на пол.
Мама вскочила, засуетилась. Лицо ее зарумянилось, и улыбка на губах.
— Конечно, Феденька, можно, скажи им, не на соломе я их уложу — на перине! Садитесь, отдохните! Сейчас картошку сварю, чай вскипячу!
Мама возится у печки, а солдаты уселись за стол. Федька держится с ними запросто, как взрослый, о чем-то спрашивает по-русски. И все громко смеются. Мне даже завидно стало. Я забился в угол и глаз с них не свожу. Вдруг один, самый пожилой, лет тридцати, не меньше, поднимается и ко мне подходит.
Улыбка у него добрая, ласковая. Взял меня на руки и посадил на колени. А я прижался к нему, даже сам не знаю отчего, и чуть не разревелся — папку вспомнил. Не раз он меня так вот на колени сажал и вихры на затылке ерошил.
Картошка и травяной чай всем очень понравились.
Солдаты угостили нас сахаром. Настоящим сахаром, белым, искрящимся, как снег в морозный день! С тех пор как началась война, мы ни разу не видели сахара.
Когда ужин кончился, мама собрала сахар в тряпочку и хотела вернуть солдатам, но те засмеялись и заговорили разом. Они сказали: «Ребятам надо сахар есть, скорей вырастут!» — перевел Федя.
Солдаты легли на пол и тут же уснули. Только тот, постарше, который меня на колени взял, достал бумагу из сумки и подсел к мигалке.
Я тоже остался за столом и украдкой рассматривал его — он мне очень понравился, казался совсем родным. Я загляделся и очень смутился, когда он неожиданно поднял голову и улыбнулся мне своей доброй улыбкой. Потом опять нагнулся к бумаге, а я и не заметил, как уснул.
Проснулся среди ночи на печи, рядом Федя посапывает, с другой стороны мама во сне вздыхает. В избе темно. Все спят. А утром открыл глаза — один я. Спрыгнул на пол — никого, изба пустая. И солдат нет, и мамы с братишкой. Куда же они все подевались? В окно посмотрел — на дворе ни души. Мне почему-то грустно стало: папку вспомнил. Как-то он там, на этом самом фронте? Отошел я от окна, на лавку присел, вдруг калитка стукнула. Дверь открылась — на пороге мама с Федей.
— Мама! — закричал я. — А где солдаты?
— Проводили, — сказал брат.
— А почему меня не разбудили?
— Так ты же спал, Ванек? — удивилась мама. — Вот и не стали тебя тревожить.
— Солдаты не любят сонуль! — засмеялся Федя.
— Сам ты сонная тетеря! — закричал я. — Вот подожди, в следующий раз они придут…
— Не будет следующего раза, сынок, — серьезно сказала мама. — Они на фронт поехали.
— А что здесь делали? — хнычу я.
— Здесь, в тылу, обучались военному делу, — вмешался Федя. — А теперь отправились бить фашистов.
— Чтоб им всем домой вернуться! — вздохнула мама. — Ну, хватит, быстро за стол — позавтракаем и в поле. Картошку копать.
— Федь, Федь, а кто у них главный командир?
— У кого ты на коленях сидел, с кем полуночничал, — улыбается мама. — Очень уж ты ему приглянулся. У него тоже сынок есть, тебе ровесник.
— Откуда ты знаешь, что он главный?
— Эх, ты, а еще солдатом хочешь быть! — засмеялся брат. — Разве не заметил знаки на шинели?
И правда, не заметил. Смотрел во все глаза, а главное-то и проглядел. Хотел я нагрубить Федьке за его обидный смех, но на этот раз сдержался. Хочешь быть солдатом — закаляй волю.
…На улице шум и суета. Опять всей деревней идем копать картошку. Во главе с бригадиром. В деревне бригадира все зовут «жена Григория». Потому что с начала войны работает бригадиром, вместо мужа. Взрослые ее уважают, а мы, ребята, побаиваемся.
По дороге в поле разговоры только о солдатах. Я начал было хвастаться, кто у нас ночевал, да Илюшка захохотал во все горло — оказывается, солдаты во всех домах были.
— Смотри, что они мне подарили, — говорит Илюшка и вынимает из кармана какую-то блестящую штуковину.
— Шашикалка! — объясняет важно. Лешка просто онемел от восторга.
Петька сказал со знанием дела:
