Дон де Куррадо улыбнулся своей шутке и протянул Резанову коробку с сигарами.
— Премного благодарен, я не курю, — отказался Николай Петрович. Последние слова губернатора настроили его на невеселый лад.
«А чем участь русских крепостных лучше участи негров? — подумал он с горечью. — Ладно еще, удалось выхлопотать жалованье нашим матросам».
Николаю Петровичу это стоило немалых трудов. И все же он добился того, что компания положила каждому нижнему чину 120 рублей в год. По возвращении на родину матросы могли выкупить из неволи и себя, и свое семейство. Зная об этом, люди не щадили сил в тяжкой корабельной работе, а в минуты опасности были готовы пожертвовать и жизнью.
Продолжая размышлять о своем, Николай Петрович вполуха слушал губернатора. Дон де Куррадо жаловался на принца-регента португальского, который, хотя и объявил остров Екатерины вольной гаванью, однако сделал сие мнимое благодеяние совершенно бесполезным. Ибо кофе, сахар и ром можно продавать лишь за наличные деньги, а лес, главное богатство страны, запрещено вывозить вовсе.
— Какой смысл заключен в сей политике? — недоумевал губернатор.
«Смысл весьма понятен, — хотел ответить ему Николай Петрович. — Просто ваш регент боится, что благодаря торговле Бразилия встанет на ноги и, подобно Соединенным Областям, сбросит ярмо метрополии».
Но он только пожал плечами и ничего не сказал: сидевшие за столом офицеры прислушивались к разговору и при случае могли истолковать его слова как явный намек на непрочность и шаткость монаршей власти в отдаленных колониях. А Резанов и без того слыл при дворе вольтерьянцем… [18]
Обед у губернатора был неожиданно прерван появлением кавалерийского лейтенанта, потного и запорошенного по самые брови дорожной пылью. Он прошел прямо к губернатору и, наклонившись, что-то сказал. Дон де Куррадо поднялся с выражением досады.
— Господа, — обратился он к гостям. — Прошу извинить меня, но я вынужден ненадолго покинуть ваше общество. Продолжайте без меня.
— Что-нибудь случилось? — тихо спросил Резанов.
Губернатор поморщился:
— А, обычная история. На Рио-Гранде напали индейцы и угнали скот. Я скоро вернусь, граф, только отдам распоряжения. А вы пока можете осмотреть мой сад, если будет угодно…
Резанов послушался совета хозяина и, прихватив Лангсдорфа, вышел в сад. На апельсинных и лимонных деревьях уже наливались смуглым золотом плоды, и ветки гнулись под их тяжестью. Над раскрытыми точеными чашами цветов, словно драгоценные камни, скользили шилоклювые колибри. Они были чуть побольше русского шмеля, и Резанов вновь подивился чудодейной щедрости природы, которая невеличку птаху оборотила в светоносный осколок радуги.
— Kennst du das Land, wo die Zitronen blühen,
Im dunklen Laub die gold’ Orangen glühen?
[19] —
вспомнил вдруг Николай Петрович, и вместе со стихами в его памяти всплыло лицо немца-гувернера — с толстым добрым носом и близорукими глазами детского василькового цвета.
Резановы были древним родом, намного древнее царствующей фамилии Романовых. В их жилах текла кровь отважных новгородских посадников[20] — землепроходцев и воителей, а родословная восходила к смутному времени, когда усобицы между князьями вконец истерзали народ. Тогда-то, по преданию, и отправили ильменские славяне послов за море, к варяжскому племени русь. Послы пришли и сказали: «Земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет. Придите княжить и володеть нами».
— А порядка и по сию пору нет, — вслух подумал Николай Петрович.
Лангсдорф удивленно посмотрел на него. Лицо Резанова было отрешенным и скорбным.
