— Через десять дней! Кошмар какой-то! — возмущался Януш. — Вечно нам чинят какие-то препоны! Чем все это кончится? Что будет дальше?
— Придется поискать по эту сторону…
— Что значит по эту сторону?
— Ну, где-то здесь. Откуда можно выслать деньги.
— У тебя есть кто-нибудь во Франции?
— Никого. Да и кому француз одолжит?
— Марре Шуар?
— Этот хоть и фотографирует атомы, но золота делать еще не научился.
— Остается только она.
— Кто?
— Ганя.
— О! — облегченно вздохнул Януш. — Об этом я и не подумал. Ты в самом деле считаешь, что можно?
— Если надо…
— А адрес у тебя есть?
— Гани Доус? Кажется, есть. Да ведь она так известна, что нам могут сказать в американском посольстве.
— Посмотрим.
Они отправились в гостиницу к Янушу. Номер Януша — о ирония! — был куда больше, чем у Эдгара. Почти всю вторую половину дня они провели над составлением телеграммы к Гане Доус, в Чикаго. Адрес ее Януш нашел в старой записной книжке, которая была у него при себе.
Срочно нуждаемся в деньгах не для себя. Нельзя ли выслать нам в Рим? Адрес…
Эдгар Шиллер.
Януш Митинский.
Отослав эту телеграмму, Эдгар даже оживился.
— Ну прямо сутенеры, из тех, что вначале не берут денег, а некоторое время спустя просят «взаймы».
Януш взглянул на него с некоторым удивлением.
— Узнаю о тебе все новые и новые вещи.
— А для тебя это новость?
Януш, не ответив, только вздохнул.
— Бедная Ганя.
Вечером они встретились с Ариадной. Одета она была очень скромно, в темном костюмчике, платок сняла и кремом и пудрой тщательно затушевала пятна на лбу. Очевидно, побывала и у парикмахера, который уложил ее черные волосы в локоны, как у императрицы Фаустины на бюсте, что стоял в Национальном музее. Сейчас она выглядела еще очень интересной, словно скинула несколько лет.
В веселом настроении они поехали наверх, к самому памятнику Гарибальди, и отыскали скромную остерию, где можно было поужинать. «Веселое настроение» следовало понимать так, что каждый силился быть веселым и не замечал усилий другого.
При таверне был довольно большой садик; на арках, соединяющих столы, висели разноцветные лампионы. От розовых и оранжевых бликов лицо Ариадны казалось еще моложе. Достав зеркальце и с удовлетворением взглянув на себя, она поправила волосы.
— Я как будто помолодела, — заметила она своим низким, хрипловатым голосом, но оба спутника ее, видимо, думали о чем-то ином, так как не поддержали ее хотя бы неуклюжим комплиментом.
Она растерянно взглянула на них и слегка погрустнела.
Правда, Эдгар быстро всех расшевелил. Просто ему стало жалко Ариадну, и он принялся заказывать отборные вина, развлекать их анекдотами из жизни Эльжбеты, потом рассказал об Олином письме, о ее детях. Ариадну это очень заинтересовало. «Значит, у Оли уже такие большие дети?» И она спросила, как их зовут, а потом все повторяла имена: Антек, Анджей и Геленка. И все допытывалась, сколько им лет. Но Эдгар с Янушем редко видели Олиных детей и затруднялись ответить на этот вопрос.
Под конец Эдгар добился своего. Теплая, чудесная римская ночь окончательно размягчила их, и они забыли о своих неприятностях, а Эдгар, кажется, забыл даже о денежных затруднениях — он то и дело заказывал вино. Наконец всем стало беспричинно весело, и смеялись уже без всякого повода либо по поводу самому пустяковому. И только чуткий слух — а у Эдгара он был достаточно чуткий — мог бы уловить в смехе Ариадны истеричные нотки.
Не обнаружив у боя, разносившего сигареты, нужный ему сорт, Эдгар пошел в буфет.
Когда он отошел, Ариадна тут же перестала смеяться.
— Ты знаешь, я звонила Пампанини, — сказала она.
— Кому? — переспросил Януш, никогда не запоминавший имен.
— Профессору Пампанини, врачу, у которого вчера был Эдгар.
— Ну и что он сказал?
— Чахотка.
— Что? — с испугом переспросил Мышинский.
— Горловая чахотка, и довольно запущенная. Я сразу угадала по голосу, — безжалостно сказала Ариадна, как будто с удовлетворением констатируя этот факт.
— Это страшно.
— Жизнь вообще страшна, — равнодушно заметила Ариадна.
— О боже, опять ты со своими обобщениями! — раздраженно воскликнул Януш. — До чего же ты…
— Ну?
— Жестокая.
