— Вот что я скажу, сеньора Гомелес. Допинг не по моей части. Мне повезло. Я одарен от природы и не обязан торговать собой. Только не подумай. Я уважаю проституток. Сейчас речь, разумеется, не о тех, которые превратили свое тело в источник доходного бизнеса вроде мотеля: тут вход, там выход, вот вам правила, расценки вывешены в холле, что пожелает кушать богатый клиент, а сама ведет себя так, будто работает официанткой, а не поваром… ну, ты понимаешь, да?
— Патруль, полагаю, ты переоцениваешь мои… Я никогда…
— Я тоже. Нет, говоря об уважении, я подразумевал иной тип девушек — тех, кто не имеет выбора, на чьей хрупкой шее остается беспомощное дитя, больная мама, умирающий дедуля, и вот бедняжка идет на панель, однако она чувствует боль, мучается, страдает, и все потому, что не вошла в число счастливиц мира сего. Парни, которые принимают допинг, — как раз такие шлюхи. Над ними грешно смеяться, Габриела.
— Гм. Выходит, Акил из этой породы?
— Мы уже выяснили. Саенц не пользуется наркотиками. А значит, не торгует собой. Я тут пораскинул мозгами. Для меня велоспорт — это образ жизни, приличный заработок, друзья, нечто такое, ради чего я встаю по утрам, тема для разговоров, может, чуток славы, куда же без этого, хотя известность — не главное. Главное — работа. Но есть и другое, то, чего так просто не объяснить. Возьмем человеческое тело — ограничены его способности или нет? По большому счету, кого это волнует? Какая, к шутам, разница, сколько километров в час оно может осилить: пятьдесят, сто пятьдесят?.. Слыхала про Франческо Мозера? Парень упражнялся в горах, на высоте, чтобы выработать много красных кровяных клеток. После каждой тренировки он частично их откачивал, раскручивал на центрифуге и замораживал в глицерине, а потом, перед самым рекордом, ввел насыщенную кровь обратно в вены. Что же мы имеем, Габриела? Мы имеем трубку, поршень и цилиндр. Двигай себе туда-сюда, туда-сюда. Конечно, человек — не машина, поршнем его не заведешь. Но у меня из головы не выходит этот Мозер, хороший мужик и классный велогонщик, так и вижу: стекло, сталь, и алое горючее бежит по венам то наружу, то внутрь, вот я и спрашиваю: в чем разница-то?
Смотрела «Робокопа»? Занятная лента. Ты, случаем, не фанатка американского футбола? Интересно будет однажды увидеть на поле «Ковбоев Далласа» и команду роботов. Железки покажут себя бравыми парнями, а со временем станут еще круче. И вытеснят нас, людей. Турнир между робокомандами — представляю. На это стоит поглядеть… Получается, не о шлюхах мы здесь толкуем, Габриела. Скорей о кибернетике.
Нельзя не упомянуть, какое глубокое впечатление произвел на слушательницу этот монолог. Должно быть, до сих пор она отводила Патрулю Азафрану роль мускулистого идиота на колесах. Тем не менее даму речь не убедила.
— Если я правильно поняла, ты счастлив наблюдать, как твой друг превращается в машину, раз это сделает велогонки занятнее.
— Жизнь и есть машина, Габриела. Горячая и мокрая, но все же машина. — Патруль попытался очень ласково накрыть ладонью руку собеседницы. Сеньора не вздрогнула. — Вот мы и вернулись к нашим уважаемым шлюхам. Ну не знаю я, зачем парни так мучаются. Это не мой, это их выбор.
Женщина потупила взор и впилась глазами в его ладонь, словно хотела прочесть.
— Послушай, Патруль… — Она не повысила голоса, однако атмосфера заискрилась от растущего напряжения. — Я должна знать все. Все, что нужно. Я еще сама не в курсе, что именно. Скажешь — пойму. Только так и можно выяснить, неправда ли? Разве невежде известно, сколько ему неизвестно?
— Сеньора, вы намекаете, что я…
— О нет, Азафран, ты не из клана невежд. Мы с тобой похожи. Что наше, того уже не отнять. Немного здравого смысла, немного заурядного образования плюс кое-какие совсем незаурядные качества. Если что — дай мне знать.
Она поднялась и вышла. На столике остался крохотный сверток. Патруль молниеносно сунул его в карман. И тут же превратился в параноика. Разумеется, это подстава. Сейчас ему, благородному Азафрану, скрутят руки. В пакете пресловутый белый порошок, не иначе.
