Художественный музей Базель - страница 8

Иероним Франкен происходил из большой семьи антверпенских художников, представители которой на протяжении трех поколений носили имена Франс, Иероним и Амброзий, что создало известную путаницу для историков искусства. Иероним Франкен — вероятно, самый известный и талантливый из династии нидерландских живописцев.

Данный натюрморт помимо изображения атрибутов богатства имеет также явное морализаторское, назидательное значение. На столе параллельно холсту разложены в определенном порядке всевозможные ценности — монеты, кольца, мешки, набитые деньгами, расписки и закладные, драгоценные сосуды и многое другое, олицетворяющее земное богатство. Однако все это оказывается бесполезным, ненужным балластом, о чем красноречиво свидетельствует сцена на заднем плане. На смертном одре агонизирует богатый скряга, дьяволы направляются к нему со всех сторон, полыхает огонь преисподней. Его смертный грех — алчность, и он признан виновным, каяться уже поздно. Монстров совершенно не интересуют деньги, которые имеются у него в избытке, ими можно было бы откупиться от суда земного, но не от небесного. Это произведение ранее было совершенно неизвестно. После обнаружения и атрибуции в 2006 полотно в свою коллекцию сразу приобрел Художественный музей Базеля.

Это ранняя картина Рембрандта Харменса ван Рейна — гениального голландского художника XVII века, одного из ведущих мастеров реалистического искусства. Он обучался у главы амстердамской школы исторической живописи Питера Ластмана, однако как художник сформировался вполне самостоятельно. Вырабатывая собственную манеру, Рембрандт переосмыслял опыт итальянского живописца-реформатора Караваджо, работал над созданием нового типа исторической картины. Основным в его ранних произведениях стали поиски средств выражения, которые позволили придать происходящему максимум достоверности.

Полотно «Давид, подносящий царю Саулу голову Голиафа» написано под влиянием композиций Ластмана. По примеру своего учителя Рембрандт вводит в библейский сюжет экзотические аксессуары, одевает персонажей в богатые восточные одежды. Главное действие разворачивается в центре картины: пастух Давид опускается на колени перед царем Саулом, держа в руках голову убитого великана Голиафа. Сцена приобретает особую естественность благодаря фигуре склонившегося старика, типично рембрандтовского персонажа, это впечатление усиливается присутствием напуганной лающей собачки. Простота поведения Давида противопоставлена холодному величию Саула. Основная группа персонажей помещена на втором, залитом ярким солнечным светом плане, на котором концентрируется внимание зрителя. Колорит произведения построен на контрасте светлых холодных и темных теплых тонов. Голубые, розовые и золотисто-охристые цвета во всем многообразии живописных оттенков заливают эту яркую, несмотря на сюжет, картину, соответствуют общему настроению приподнятости, в котором пребывал художник в лейденский период творчества, когда создал работу.

Родившийся в Нидерландах Геррит ван Хонтхорст происходил из семьи художников. Он обучался в Италии, много и плодотворно работал в Риме, где испытал влияние великого Караваджо. За мастерство в изображении ночных сцен при искусственном освещении живописец даже получил от итальянцев прозвище Ночной Герардо. Вернувшись на родину, он стал важным членом объединения утрехтских караваджистов. Художник работал во многих жанрах, в его творчестве встречаются натюрморты, групповые и индивидуальные портреты, бытовые сценки, мастер писал также многофигурные религиозные и исторические полотна.

Избрав темой картины ловлю блохи при свече, художник получил возможность поупражняться с эффектами передачи света. Источник освещения — свечка — закрыта лицом старухи, зато ее мерцающее пламя позволяет увидеть белоснежное молодое тело девушки, которая обнаружила блоху и ничуть по этому поводу не печалится. Несмотря на очевидное влияние Караваджо, работа Хонтхорста обладает индивидуальной стилистикой и манерой, она очаровывает яркими сочетаниями элементов одежды и обстановки комнаты, особым мягким свечением, исходящим от тела главной героини бытовой зарисовки. Восприняв светотеневую моделировку у знаменитого итальянца, художник, по большому счету, остался верен нидерландской школе с ее изображением добродушных посиделок и развлечений, трагический пафос Караваджо был ему чужд.