– Как вам угодно, сеньор.
– А вы, женщина, коль уж у вас такой снисходительный муж, почему не стережете его кладовку, если она единственное, что его интересует? Обещайте же мне… Как вас звать?
– Энграсией, ваша милость.
– Энграсией… Энграсией… – забормотал, позеленев, Хуан-Тигр. Но, спохватившись, поспешно сказал: – Ну прощайте, прощайте…
Торопливо удаляясь, Хуан-Тигр размышлял: «Это какой-то ужас! Хотя, в общем-то, он такой же муж, как и любой другой. Ну и жизнь! А зовут ее Энграсией… Энграсией…» На какое-то мгновение Эрминия для Хуана-Тигра перестала быть Эрминией: теперь его женой была опять, как и когда-то, Энграсия, прежняя Энграсия… Тут он опять услышал пронзительный визг женщины и глухой стук палки, которой будто бы взбивали шерсть. Значит, муж опять взялся за свое. Хуан-Тигр хотел было вернуться обратно, но ограничился тем, что просто заткнул себе уши: он и без того сильно запаздывал. И во всю прыть помчался в город. Прежде чем расположиться на площади за своим прилавком, Хуан-Тигр зашел к себе домой.
– Энграсия… Энграсия… – позвал он, думая, что зовет Эрминию.
Никто не отозвался. В груди у Хуана-Тигра все замерло, и он крикнул снова:
– Энграсия!
Обежав дом, он сам себе сказал – громко и уверенно:
– Она в церкви. Как ты можешь в этом сомневаться, Хуан? Вот в эту самую секунду твоя судьба и решается: если ты сомневаешься, то для тебя уже нет спасения. Что бы ни случилось, все равно не сомневайся, а иначе тебя опять обманут призраки. Если подумаешь о ней плохо, то эта плохая мысль обязательно станет явью. Так Бог людей и наказывает. Твоя жена в церкви.
Как только Хуан-Тигр устроился в своем ларьке, донья Илюминада, скрывавшаяся в глубине магазинчика, сказала ему:
– Подойдите-ка сюда. Сдается мне, что завтра мы попируем на славу.
– Сеньора, я человек трезвый и умеренный. Я вполне бы мог прокормиться одними травами и орехами, как овца или обезьяна.
– Ну уж, нашли с кем себя сравнивать – с обезьяной! Какой же вы у нас все-таки шутник, дорогой мой дон Хуан!
– Обезьяна, сеньора, животное от природы очень умное, хотя, научившись подражать, она обленилась, и потому все ее четыре лапы ей уже как бы ни к чему. Вот представьте себе человека – ну хоть такого, как я, – с четырьмя руками. Чего только ими не сделаешь! Ну да ладно. Так почему же завтра мы попируем на славу?
– Неужели же вы забыли, какой это день?
– Да уж я и впрямь не помню, когда живу, в какой день.
– Счастливый вы человек.
– Пожалуй, что и так, сеньора. Счастливее некуда.
– А вы не хвастайтесь. Это не к добру – плохая примета.
– Вы что, разве верите в приметы?
– А вы?
– А я плюю на все эти приметы и суеверия. Ладно, так о чем это мы говорили? И какой же завтра день?
– Иоанна Крестителя, чудак-человек! День вашего ангела.
– Ну и ну! А почему в этом году Иоанна Крестителя празднуют так рано?
– Как это рано? В этот год как всегда.
– А по мне, так в этом году он словно снег на голову свалился.
– Зато уж Эрминия, в отличие от вас, наверняка не забыла о празднике.
– Что? Эрминия? Ах да! Эрминия… Нет, она мне ничего не сказала.
– Бьюсь об заклад, что завтра она преподнесет вам какой-нибудь замечательный сюрприз.
– Я сеньора, не большой любитель сюрпризов: и сам не люблю их преподносить, и получать их не желаю.
– Да, но это такой сюрприз… Уж и не знаю, как вам сказать… Это такой замечательный сюрприз, который вы были бы рады получить от Эрминии.
– У меня от ваших намеков голова кругом идет. Лучше уж оставьте меня в покое со всеми этими сюрпризами, от которых и помереть недолго. Говорят, бывает, что человек, и охнуть не успев, может разом, как от удара, протянуть ноги, если ему ни с того ни с сего сообщить чересчур уж радостную для него новость.
– Вот именно поэтому-то я и хочу вас подготовить, чтобы смягчить этот удар.
– Знаете что, сеньора, не нравятся мне все эти околичности да недомолвки. Тем более что сегодня мне с самого утра как-то неважно, не по себе: собираясь в деревню, я заметил, что Эрминия будто бы приболела.
– Так вы заметили это только сегодня утром?
– Что вы хотите этим сказать? Вы думаете, Эрминия заболела? Да нет же, нет. Когда я вернулся из деревни, она уже ушла в церковь.
