Но я и не собиралась никому рассказывать, даже леди Мет. Аббатисе действительно стало нехорошо, и весь монастырь принялся хлопотать около нее. Про меня все забыли. Я незаметно взяла чашу с вином, отнесла ее в гостиную, но сколько ни вглядывалась в нее, видела только вино. Ни зеркало, ни тени там не появились. Но свое видение я запомнила и, умей я рисовать, могла бы изобразить этого грифона до мельчайших подробностей. Он несколько отличался от герба Ульма. У него были, как обычно, орлиные крылья и голова, но задняя часть тела и лапы были львиные, а львов можно встретить только далеко на юге. И на орлиной голове тоже красовались львиные уши.
В наших сказаниях грифон — это знак золота и солнца. В легендах именно грифоны охраняют залежи золота и старые клады. Поэтому грифонов обычно рисуют красным и золотым — как солнце. А этот грифон, заключенный в шаре, был почему-то белым.
Вскоре после этого мы с леди Мет вернулись домой, но ненадолго. Наступал Год Коронованного Лебедя, мне исполнялось четырнадцать лет. Значит, еще год — два, и за мной приедет жених. Пора было готовить одежду, постель и прочее, что по обычаю невеста приносит в дом жениха.
И мы поехали в Травампер — город на перекрестке торговых дорог. Сюда съезжались торговцы всего Хай-Халлака, и даже сулкары, морские торговцы, обычно не отходящие далеко от портов, привозили сюда свои заморские товары. Здесь же оказались моя тетя Ислауга, и мой кузен Торосс, и кузина Ингильда.
Тетя сердечно приветствовала леди Мет, но я знала, что это просто формальная вежливость. Сестры не любили друг друга и виделись редко. С той же фальшивой улыбкой она поздравила меня с удачной помолвкой, которая сделает меня хозяйкой Ульма.
Когда сестры занялись разговорами и оставили меня в покое, ко мне подошла Ингильда. Мне показалось, что она рассматривает меня не слишком доброжелательно. Она оказалась довольно плотной девушкой в богатом платье. Ее распущенные волосы были украшены легкими серебряными колокольчиками, мелодично позванивавшими в такт ее шагам. И это изящное украшение совсем не шло к ее широкому плоскому лицу с поджатыми в презрительной гримасе губами.
— Ты уже видела своего жениха? — спросила она.
Я чувствовала себя очень неловко под ее пристальным взглядом. Я поняла, что чем-то ей неприятна, но не знала чем, ведь мы едва знакомы друг с другом.
— Нет, — ответила я, настороженно ожидая продолжения и чувствуя, что ничего хорошего она мне не скажет, но решила лучше выслушать, чем потом гадать, в чем дело. Ее вопрос задел меня за живое. Я уже не раз задумывалась, почему лорд Керован не прислал мне свой портрет, как это принято при обручении через топор.
— Жаль, — сказала она, но в голосе звучало скорее плохо скрытое торжество. — А вот мой жених, Эльван из Ришдейла, — она вынула из кошелька маленький портрет. — Он прислал мне это еще два года назад.
На портрете был изображен не юноша, а человек в возрасте. И лицо его мне не понравилось, хотя, может, это вина художника. Я видела, что Ингильда гордится этим портретом, и сказала, чтобы сделать ей приятное:
— Кажется, человек разумный и степенный, — самое лучшее, что я могла придумать в похвалу ее жениха, потому что чем больше я смотрела на его лицо, тем меньше он мне нравился.
Как я и рассчитывала, Ингильда приняла мои слова за комплимент.
— Ришдейл — это горная долина. Там все держат овец и торгуют шерстью. И посмотри, что он мне еще прислал, — она указала на янтарное ожерелье и протянула мне руку с кольцом в виде змеи. Глаза змеи были из драгоценных камней и светились красным. — Змея — это герб моего рода. И это кольцо вроде как обручальное. Я поеду к нему уже на следующую осень.
— Дай бог тебе счастья.
Она невольно облизнулась. Я видела, что ее просто распирает от желания что-то сообщить мне, но она никак не могла решиться. Наконец она наклонилась прямо к моему лицу (я чуть не отскочила, так было неприятно) и прошептала:
— Хотелось бы пожелать и тебе того же, дорогая сестричка.
Я чувствовала, что она ждет вопросов и очень не хотела ей подыгрывать, но все-таки не удержалась.
