Теперь ее природная красота была ничем не закрыта. Хэн все еще не мог привыкнуть к новому облику Ксаверри. Прежними остались только ее голос и сила.
— А как ты узнала меня? — спросил Хэн.
— А как я могла не узнать? — пожала плечами Ксаверри. — Я же послала тебе сообщение.
— Почему ты не написала, что это ты? Почему ты использовала незнакомый мне язык?
— Потому что я не хотела, чтобы мое сообщение мог легко прочесть каждый желающий, — она помедлила. — И… я не была уверена, что ты мне ответишь, если узнаешь, что сообщение от меня.
Хэн открыл было рот, чтобы возразить, но промолчал.
«Может, она и права, — подумал он. — Стыдно признаться, но скорее всего она права».
— Сначала я действительно не узнала тебя, — сказала Ксаверри, дотронувшись рукой до его бороды. — Но как только ты заговорил…
На мгновение Хэн почувствовал, как будто вернулся в старые добрые времена, когда его мысли отражали мысли Ксаверри с почти сверхъестественной точностью.
Хэн молчал, не в силах сказать ни слова, пораженный силой нахлынувших на него чувств. Боль воспоминаний пронзила его сердце.
Он оторвал взгляд от Ксаверри и посмотрел в окно.
— Что ты делала все эти годы? — спросил он наконец. — Какое место ты нашла себе в Республике, когда разгромили имперцев?
— Их не всех разгромили, Соло, — ответила Ксаверри.
Она всегда называла его Соло. На родине Ксаверри имя, данное при рождении, шло последним в списке наследственных титулов и прозвищ, иногда очень длинном. Она по привычке решила, что Соло — это имя, а не фамилия, а то, что список его наследственных титулов невелик, она отнесла к его весьма низкому происхождению. Хэн пытался объяснить Ксаверри, что у них другие традиции, но она уже привыкла называть его Соло, а вскоре он и сам привык к этому.
— Они не исчезли, Соло. Некоторые, конечно, погибли. Но многие просто спрятались за внешней респектабельностью, усердно работая на твое правительство, а на самом деле выжидая подходящего момента, чтобы его свергнуть и восстановить Империю.
— Боюсь, им придется долго ждать, — усмехнулся Хэн.
— Надеюсь. Но они все так же жестоки и коварны, и у них есть время подготовиться к реваншу, — она горько улыбнулась. — Они стали даже более жестоки и кровожадны, потому что у них отняли самое дорогое — власть. Имперцам нанесли смертельную обиду, и они ее не простят. Они нанесут удар в самый неожиданный момент. И их ничто не остановит.
Хэн рассмеялся, представив себе бездарных напыщенных имперских чиновников и военных, ползавших перед ним от страха на коленях, когда война закончилась победой Республики. Предостережение Ксаверри никак не вписывалось в эту картину.
Потом он нахмурился.
— Если все это так, то расскажи мне, кто они, — сказал он. — За кого себя выдают? Тогда мы их быстро выведем на чистую воду и будем судить, как врагов Республики.
— Мой суд более суров, — сказала Ксаверри. — И более справедлив. Может быть, когда-нибудь я назову тебе имена тех, кого я уже уничтожила или разорила. И впредь, когда я уничтожу или разорю кого-нибудь, я буду называть тебе их имена. Это будет мой суд, а у Республики пусть будет свой.
Хэну было тяжело это слушать. Он хотел бы избавить Ксаверри от столь тяжелого груза личной мести. Но он не смог этого сделать тогда, не сможет и сейчас.
Хэн вздохнул, вспомнив, что в первый момент, когда он узнал Ксаверри, ему захотелось обнять ее. Но теперь ему нелегко было бы это сделать. Он отступил на шаг от нее и посмотрел на свои ботинки.
— Ты встретила Люка и Трипио, я так понимаю, — сказал Хэн. Он сел на край кровати и начал стягивать ботинки.
— Да, — Ксаверри кивнула в сторону Трипио. — Я не часто сталкивалась со столь изысканными дипломатическими манерами.
Она повернулась к Люку.
— И я не ожидала, что Новая Республика откликнется на мои послания тем, что направит сюда столь прославленных героев.
— Мы решили…
— … что послания требуют серьезного ответа, — быстро вставил Хэн, не дав Люку договорить.
Люк наверняка сказал бы то же самое. Но мог бы и добавить, что Хэн без зазрения совести использует эти послания как предлог вырваться из дома, чтобы предаться приятному времяпрепровождению. Хэн не хотел, чтобы Ксаверри знала, что он вообще не отнесся всерьез к ее сообщениям.
