Но отдых ли это?
За дверью гремит, орёт и содрогается телевизор на первой программе. За стеной, с другой стороны, соседи смотрят вторую программу, и тоже на полную катушку.
От автора. Антиода телевизору.
О, телевизор!
О, времяубийца, душегуб, конь троянский!
Что перед тобой атомная бомба, которая гробит за раз несколько тысчонок душ? А ты — не махом, но надёжно сосёшь миллионы душ, пока от них не останется одна хитиновая оболочка.
Когда я вижу работающий телевизор, рука моя тянется к пистолету. Которого у меня, увы, нет.
Но есть единомышленники — и да здравствуют они — от гарднеровского старика, разрядившего в экран дробовик, до нашего, родного, шукшинского, метнувшего сапог в голубого змия.
Есть сильные люди — не купившие, продавшие, выбросившие на помойку дурацкий этот ящик. Они сильны, поскольку избавились от него. Они слабы, поскольку не могли не смотреть его, пока он у них был.
Я же, с открытым забралом и лицом к лицу, имея телевизор, не смотрю его. Месяц, два и три — но вот, по болезни ли, по недомыслию ли, или же по усталости, попадаю в зону телевизорного поражения и смотрю:
— смотрю про тех знатоков, которые ведут следствие про тех, которые эрудиты
— смотрю концерты, конкурсы, заставки и зарисовки.
— смотрю сериалы в любом порядке и с любого места.
— смотрю, смотрю и на глазах становлюсь тем самым видиотом, и вижу, в кошмаре, как в голубую дыру затягивает останки моего интеллекта, и так неделю, две, три… Хва-а-а-тит!
И выныриваю.
Но сколько утопших!
Спасите наши души…
Итак, с одной стороны тесть смотрит первую программу. Тесть глуховат и к тому же включает предельную громкость.
С другой стороны соседи смотрят вторую программу. Эти тоже крутят ручку громкости, пока не упрётся, но не от глухоты, а от натуры. Соседи вообще люди с богатой натурой. Иногда кажется, что их там на порядок больше — могут ли трое регулярно выдавать такое количество децибел? Папа орёт на маму, мама кричит на папу, дочка трёх лет визжит по мере своих слабых сил, и всё это при орущем телевизоре.
В среднем каждые двадцать минут у них с грохотом падает что-нибудь, а по субботам и кто-нибудь: обычно жена, которая, как в каком-нибудь боевике, в пылу ссоры от хорошего удара летит, живописно ломая мебель на пути картинно оседает где-нибудь у стенки.
И не день, и не два. И не год даже.
Всю жизнь.
А тут всё тихо, если не считать телевизора. Тут интеллигентные люди живут и ненавидят друг друга тихо и культурно.
Свои децибелы ближе к сердцу. Абросимов заменяет себя на должности манежа под подушкой и врубает магнитофон. Сначала тихо, потом ровно настолько, чтобы заглушить хотя бы первую программу.
По второй программе «за день мы устали очень».
Странно. Странно не то, что устали, а то, что поют. Значит, часы отстали как минимум на пять минут. Это замечательно. Заветный двадцать один час приблизился на пять минут.
Ещё часочек, и свобода
Нас примет радостно у входа.
Пора уже воспитывать детёныша.
Ну что, Петя, в космос полетим?
Сын радостно сучит ногами, машет руками и в немом восторге таращит глаза.
Пять, четыре, три, два, один, пш-ш-ш-ш!
А как Петя прыгает ножками? Вот так! Вот так! Давай-давай!
Уф! Руки отваливаются! Пора переходить к спокойным играм — скоро спать.
Петя, где книжки? Ух, какие книжки! Петя вырастет, будет читать книжки!
А вот кружка! С петушком! Петина кружка! Петин петушок!
Ну и так далее. И посмотрели на улицу, где машинки, и посмотрели паровозик игрушечный: всё полезно для детского развития.
Допрыгались.
Никитины скромно умолчали о том, куда какают их дети, когда бегают с голыми попами. Точнее, у них-то они, начиная с роддома, просятся на горшок, а Петя Абросимов в свои пять месяцев ещё не научился.
И поэтому у эсквайра полная рука того, что обычно в руки не берут. Хорошо, что хоть ладонь успел подставить.
Теперь нужно идти через вражескую территорию.
Абросимов локтём открывает дверь — децибел становится заметно больше. Все на своих боевых позициях — тесть у телевизора, тёща на кухне — просто так сидит.
Перебежка. В санузле свои. Жена полощет, нагнувшись над ванной, и поза её вызывает у Абросимова мгновенное желание. Но он уже знает, что к тому времени, как до этого дойдёт дело, придётся выбирать между двумя удовольствиями и победит, скорее всего, удовольствие поспать лишний часок. К тому же, Пётр Викторыч имеет манию просыпаться в самый неподходящий момент, а если и не проснётся, то повздыхает, поворочается, покряхтит: все эти перерывы, замирания приводят к тому, что, как бы хорошо всё ни начиналось, заканчивается скучным выполнением долга — не бросать же начатое дело!
