Лицо Грехова осунулось, глаза потухли, губы произнесли еще раз «слышишь?», и видеом опустел.
— «Черепаху»! — отрывисто приказал Молчанов, наверное, единственный, кто не потерял в общем смятении присутствия духа. Свекольников кинулся из зала, за ним еще несколько ассов. И в это время наблюдатели доложили, что серые призраки оставили у корабля два танка экспериментаторов и человека в скафандре. Сеятели не забыли никого.
— Шесть минут, — сказал Квециньский, — шесть минут контакта… А в них миллиарды лет…
Корабль Молчанова стартовал с планеты и подходил к Станции, стыковочное поле подхватило его и подтянуло к трубе биммера, где уже дежурила группа врачей.
— Жестокость правды… — с тоской сказал Банглин, глядя на пушистый шар Тартара, струивший мягкий пепельный свет на лица людей. — Пусть все наши попытки познания кажутся им смешными, пусть. Мне не обидно. Мы будем падать и расшибаться, и я не вижу иного пути. Я только задаю себе вопрос: под силу ли — не нам — потомкам нашим понять цивилизацию, невообразимо далекую по всем параметрам жизни и смерти?! Решить проблему, которую не смогли решить Сеятели? Они! — которые прошли путь в тысячи раз больший, чем возраст земной культуры?!
— Я не знаю, — тихо отозвался Квециньский. — Но я надеюсь.
«Кто может сказать? — думал он, вспоминая лицо Грехова. — Кто знает? Если вселенная пульсирует и каждые двадцать миллиардов лет формируется заново в неистовом взрыве протосолнца, чтобы потом пройти через красное и фиолетовое смещения и снова взорваться, то, возможно, в каждой из рождающихся вселенных разум, подобный нашему, не раз будет задумываться над чудом начала и конца всего сущего… Кто мы перед лицом вечности? Что мы умеем? Страдать и бороться! Страдать и бороться… Может быть, это и есть единственно правильный путь? Падать, вставать и через муки и боль идти вперед?..»
Сквозь наступившее молчание люди в зале услышали эхо шагов нескольких человек. Шаги замерли у полуоткрытого входа в зал, дверь растаяла совсем, и в зал вошло несколько человек, впереди Молчанов.
— Где врачи?! — спросил он таким тоном, что все невольно подались вперед. Маленькая женщина бросилась к нему, остановилась в нерешительности.
— Они уже там, — тихо и виновато сказал Квециньский. — Все, кто нужен.
Молчанов повернулся к Полине, но прямого взгляда женщины выдержать не сумел, отвернулся.
— Ничего, — глухо проговорил он, — ничего… — и устало, очень устало, волоча ноги, подошел к огромному объему главного обзорного видеома.
Станция уплывала в тень планеты. Гасли один за другим серебристые обручи заката, надвигался холод беззвездной и безлунной ночи пылевого облака. И Молчанов вдруг ощутил бездну, не бездну пространства — бездну человеческих тревог и страданий, через которую прошло и пройдет еще человечество, бездну страданий и тревог, без которых немыслим путь в будущее, и показалось ему, будто все двадцать миллиардов человек Земли стоят за его спиной.
