Самохин предусмотрительно ничего не сказал даже Суханову. Тем не менее прошёл на самодельных лыжах полкилометра вниз и проверил следующий поворот Алтын-Юряха. Как и было обозначено на карте, там находился длинный, почти без поворотов полуторакилометровый плёс. Самохин аккуратно прошёл его несколько раз вдоль, убедился в отсутствии под снегом коряг, вморозил несколько палок по краям и повесил на них длинные куски мешковины. Эти действия придали ему уверенности в завтрашнем дне.
Тем временем личный состав экспедиции потихонечку готовился к празднованию Нового года. Было получено разрешение от начальства перегнать часть сахара в самогон, на столе появился букет веток стланика, долженствующий обозначать ёлку. В довершение ко всему каким-то чудом в одну из плашек Сидорова попалась белка.
Это было сочтено за исключительно добрый знак.
И действительно, вечерней связью из Алдана совершенно определённо передали: завтра!
Оживший Суханов срочно обязал перетаскать всё имущество, за исключением личных вещей, в лабаз и подготовить избу к консервации. Личные вещи были собраны и стащены на импровизированную полосу.
С обеда все замерли в ожидании.
Тот, кто никогда не ждал прилёта спасительного борта после хотя бы трёхдневного ожидания, не может понять всей глубины этого ощущения! Звук авиационного мотора чудится в слабом дуновении ветра, гуле дыма в печной трубе, звоне натянутой бельевой верёвки, да и просто… Он чудится – и всё тут! Нервы у всех напряжены. Самые юные и нетерпеливые поминутно выскакивают из помещения на воздух и вслушиваются в природу. Наиболее искушённые лежат в избе на нарах, мотивируя тем, что если прилетит – то без них не улетит, а кроме того, стены постройки, резонируя, усиливают звуки (что чистая правда, кстати).
Не обходится без пары-тройки «ложных тревог». «Летит!» – забегает какой-нибудь активный слухач в избу, и вот уже все, включая самых стойких и невозмутимых, высыпают на улицу, срывая шапки, чтобы уловить ещё совсем призрачный, бьющийся вдалеке гул двигателя.
И, не расслышав ничего, возвращаются обратно в тепло, награждая несостоявшегося «сигнальщика» шуточками и необидными подзатыльниками.
Самолёт прилетел, когда его, в общем-то, ждать уже перестали. С рёвом прошёл он над крышей избушки, сделал «пристрелочный» круг и уже завывал двигателем на импровизированной полосе, пока «истинно русские» мужики тащили на место остатки личных шмоток, а Самохин с Сухановым выливали воду из всех ёмкостей, придирчиво осматривали избу и закрывали дверь.
Наконец Суханов отвалил лестницу от лабаза и не торопясь двинулся к самолёту, мигающему фарами на импровизированном аэродроме.
Как ни странно, новый 1969 год ребята встречали все вместе. Вместе, несмотря на не прекращавшиеся всю осень шуточки о том, что надоедят друг другу до такой степени, что при встрече будут переходить на другую сторону. Сказывались и совместные переживания, и слаженная работа, и, в итоге, хороший конец. «Попугало и отпустило», – резюмировал Лёша Сидоров.
Стол в бараке ломился от мороженого чира, копчёных ленков, сушёных хариусов, лосиных котлет, рябчиковых грудок – всего того, что каждый из них прихватил с собой в котомках с заснеженных берегов Алтын-Юряха.
Первую рюмку по предложению Вани Самохина подняли «за наш домик на берегу реки». И непривычно захмелевший Амир Суханов отозвался: «Наверное, это был единственный дом, который я мог назвать моим».
Сезон 1982 года, как ни странно, для Владислава Дягилева, штатного охотника совхоза «Буркандья», начинался неплохо. «Как ни странно» – это потому, что три предыдущих года на открытие промысла что-нибудь да случалось. В 1979-м сломался вездеход, которым забрасывались Влад и его ближайший сосед по участку Лёха Гуканов. Пришлось восемь дней сидеть на фактории у Налимчанских озёр, хлебая брагу вёдрами, ждать, пока привезут необходимые катки и торсионы. После этого их на тех же Налимчанских озёрах прихватил трёхдневный буран, который завалил всё таким снегом, что они пробивались до участков ещё дня четыре. В итоге сезон отодвинулся чуть ли не на месяц, были потеряны золотые деньки начала промысла, и наверстать упущенное так и не удалось. В августе 1980-го директор госпромхоза вывез Дягилева и ещё трёх промысловиков на рыбалку в устье реки Конаныги, да так и оставил их там – сторожить склад готовой продукции – практически до декабря. Результат тот же самый: заброска по снегу, начало сезона потеряно, охотник еле-еле наскрёб нужное количество соболей сверх плана, чтобы было что продать перекупщикам. В 1981-м большой и настырный медведь разорил его основную избу и подгрыз подпорный столб лабаза – восстановление разрушенного хозяйства заняло практически всю оставшуюся зиму, правда, без особого ущерба для соболевания.
