— Вот ещё! Не буду! — заупрямился Иван.
— Будешь, ещё как! — разозлился Халдей. — Немедленно пойдёшь к нему и признаешься в своей вине, испросишь прощения! Ну, иди!
Мальчик послушно вышел.
— Учишь сына угождать! Иудейская кровь в тебе играет! — презрительно сморщившись, бросила в лицо Халдею жена.
— Замолчи, неразумная! — всплеснув руками, прикрикнул на неё Халдей. — Так будет лучше и для Ивана, и для нас с тобой, — добавил он уже спокойно. — Следует думать о будущем. Давно мы живём здесь, в Перемышле, но ни я, ни ты не стали в этой земле своими. Люди помнят, что ты — дочь солтана, а я — хазарин из Таматархи. И я хочу, чтобы нашего сына они не считали чужим. Надеюсь, ты меня поняла.
Айше промолчала. Блестели золотые колты[318] и кольца височные, прикреплённые к её высокому головному убору, блестели ярко-голубые глаза. Всё ещё красива половчанка, хоть и берут своё годы.
Кажется, приняла она слова Халдея, вздохнула, кивнула головой. Улыбнулся ей хазарин своей обычной лукавой улыбкой. Окончен был спор, мир и лад устанавливались вновь в его семье.
...Перед Владимиркой сын Халдея всё-таки извинился, хоть и не имел на это ни малейшего желания, не чувствуя себя виноватым. Но слова отца Иван запомнил крепко. Наставления Халдея не раз помогут ему на княжеской службе в недалёком будущем.
Известия о том, что русские князья готовят дружины и собираются идти в Половецкую степь, достигли Перемышля в марте, в начале весны. На деревьях набухали почки, журчали ручьи, грозно клокотал наполненный талыми водами извилистый Сан. Воздух был свеж и прозрачен.
Фёдор Радко явился к Володарю и, отвесив поклон, приступил к князю с просьбой:
— Отпусти меня на рать. Хочу с погаными биться.
Сперва Володарь нахмурился, не по нраву пришлись ему слова бывалого проведчика.
— Али у нас на Червенщине дел у тебя мало?! — отрезал он в ответ. — То ляхи, то угры, то Святополк! Половцы нашей волости покуда не угрожают!
— Полагаю, коли один человек уйдёт, беды большой княжеству не будет, — промолвил Радко. — Жив коли останусь, возвернусь непременно.
— Не пойму я, Фёдор, что тебя влечёт в степь идти? — Володарь удивился. — Там ведь, почитай, опасности на каждом шагу. Святополк и иже с ним не забыли, чай, как ты ко мне ушёл. Лихо сотворить тебе могут. Да и половец стрелой угостить горазд.
— Я оберегусь, княже. А в степь на поганых порешил идти, потому как... — Радко на мгновение умолк, собираясь с мыслями, и продолжил: — Вот службу я правлю, сведения добываю, но большего хочется... Всё енто — мелко как-то. К большому делу причастным стать — вот то по мне бы было...
— Мелко?! — Володарь внезапно разгневался. — Боярин Ратибор тоже меня этим попрекал! Как только не понимаете вы, что из мелкого, малого великое-то и проистекает!
— Я тебя ни в чём не попрекаю, княже! — решительно замотал головой Фёдор. — Всё, что ты делаешь — важно, необходимо для Руси Червонной. Просто... Хочу послужить всей Русской земле на поле ратном...
— Ну что ж, ступай тогда. Бог тебе в помощь, — молвил Володарь, понимая, что мечника ему не отговорить. — Только смотри береги себя. И возвращайся. Мне ты живым нужен.
Рано поутру вывел Фёдор Радко во двор белоснежного фаря, привязал к нему второго, поводного, коня и помчался верхом за ворота Перемышля. К седлу приторочены были доспехи. Вослед всаднику долго клубилась пыль, отрывисто и резко свистел ветер.
Вскоре исчезла из Перемышля и боярышня Ирина. Куда подевалась, никто толком не знал. Опустел дом Радко, сиротливо темнел он в молчании на косогоре над буйным Саном.
...Вернулся Фёдор в Перемышль месяц спустя, усталый, с рукой на перевязи. Переодевшись и помывшись, не мешкая постучался в княжьи хоромы.
Володарь с трудом скрывал радость, глядя на пошатывающегося от усталости проведчика.
— Вот, воротился, как обещал. — По лицу Радко скользнула вымученная улыбка.
Он стал подробно повествовать о походе:
— Пошли на половцев со дружинами князи Владимир, Давид Святославич, Святополк Киевский. Такожде полоцкая дружина пришла со князем Давидом, сыном Всеслава, ещё Мстислав, племянник Игоревича, Вячеслав Ярополчич, и средний сын князя Владимира, Ярополк, с ростовцами и смолянами. И пешцев много киевских, черниговских, переяславских. Один Ольг Святославич не пришёл, ответил, нездоров, мол. Старый он приятель половцев. Двинулись мы по Днепру, комонные и на ладьях, пороги прошли, до Хортицы добрались. Потом на восход свернули, пошли степью. Днём тепло, хоть и ветер, солнце припекает, зато по ночам зуб на зуб не попадает, у костров токмо и согревались. Ну, князь Владимир Мономах меня к себе вызвал, послал в сторожу, долго полз я по сакмам, балками и буераками пробирался вместях с торчинами — их мне под начало выделили князи. В общем, выследили мы — идёт по степи отряд большой половецкий, верно, передовой. Скачут медленно, кони за зиму исхудалые, на подножном-то корму. Ну, я в обрат. До стана нашего добрался, князю Владимиру доложил, что видел. Тогда послал князь сына своего, Ярополка, встречь половцам. Обступил Ярополк поганых неприметно, в балках наши русичи схоронились, а наутро и вышли да копьями враз ударили. Ни единый половец не ушёл, всех побили. Хана Алтунопу зарубили.
