Интернат был переполнен. После долгих хождений все-таки удалось уговорить директрису, уже не знаю как, – и она согласилась принять двух дочек муллы, семи и восьми лет. А мальчика не приняла – интернат был женский. С тех пор Зияуддин стал расстилать свой коврик для гаданий неподалеку от ворот интерната. И каждый раз под вечер к нему выбегали дочери и выносили малышу два кусочка лепешки. Кашу они съедали, а хлеб берегли для отца с братом. Так продолжалось недели две. Наконец директорша не выдержала и потребовала, чтобы Зияуддин убирался подальше от учебного заведения. «Они же не едят ни крошки хлеба! – бушевала она. – Умрут же от истощения! И так в чем душа держится…» Мулла молчал, опустив глаза. Я как раз пришла его навестить и, воспользовавшись случаем, стала уговаривать принять мальчика. «Ну, хорошо, возьму. Только пусть он не сидит здесь больше». С того дня Зияуддин пропал: ни я, ни дети его больше не видели. Наверное, погиб с голоду…
В 1986 году я приехала в Аркалык. Там проходило народное гуляние, связанное с мусульманским праздником. Вижу – во время службы один рослый мулла все время поглядывает на меня. После подходит, улыбается: «Не узнаете? Я Султан, сын Зияуддина. Помните, в тридцать втором вы спасли меня и сестер от голода?.»
От папы известий не было. Позже мы узнали, что в Семипалатинске он тоже строил плотины, для чего был отпущен из тюрьмы, – об этом отец сам сообщил друзьям открыткой. А потом его вдруг арестовали и под сильной охраной повезли в Алма-Ату. Последнее, что он успел, это отправить с дороги открытку. По приезде в Алма-Ату его скорым порядком осудила «тройка» и за глаза приговорила к расстрелу. 25 мая 1930 года папу убили… Через тридцать лет я добилась пересмотра дела. В 1960-м пришел ответ из Верховного суда республики, где говорилось, что Байкадам Каралдин реабилитирован посмертно за отсутствием состава преступления. Да что эта бумага! То, что отец не виновен, мы и так знали, самые тяжкие испытания как дети врага народа уже прошли… а расстрелянного отца никакое решение суда не вернет…
Летом 1933 года мама уехала в Алма-Ату. Джангильдин помог с квартирой, и вскоре я перебралась к ней. Знание бухгалтерского дела, что в юности дал мне папа, выручило в очередной раз, я нашла себе работу счетовода в Совнаркоме. В августе вместе с молодой русской женщиной-врачом нас направили в подшефный колхоз «Ынтымак», километрах в пятнадцати от Алма-Аты-1. Селение оказалось совершенно пустым, заброшенным. Дома с разобранными на дрова крышами, выбитые окна без рам, черные провалы вместо дверей. С трудом мы отыскали дом, где можно было остановиться на ночлег. После прибыли сотрудники Совнаркома. И началась работа. Откуда-то из степи приводили и привозили до предела истощенных, едва живых людей. Не разобрать, где мужчина, а где женщина. От вшивости острижены наголо, худые, как скелеты. Никакого тела – все внутрь ушло… Доктор осматривала их, а я записывала данные. Врач спрашивала /каждого: почему вы оказались в степи, а не пошли в город за помощью? Кто-то, помню, ответил: «Голодные в гости не ходят, гордые чужих дверей не открывают, запираются и Бога забывают…» А большей частью отвечали, что кочевали по нужде за голодным скотом, пока тот не убегал и не разбредался…
Постепенно пустые дома заполнялись народом, даже бывший учитель местной школы вернулся. Между тем что-то странное творилось со мной: то ли от увиденного, то ли еще от чего. Не могла спать. А если засыпала, снились ужасы. Часто просыпалась в горячке и дрожала потом всю ночь, не смыкая глаз. А днем мучилась от сильнейшей головной боли… Врач – она вскоре заразилась и умерла – ничего не могла понять и лишь качала головой. Однажды все прояснилось – к учителю приехали земляки, и я случайно услышала его рассказ.
…В этом доме, оказывается, жила семья начальника политотдела МТС, вернее – начальницы, потому что политотделом – редкое явление! – командовала женщина-казашка довольно молодых лет. Она ходила перепоясанная кожаным ремнем с кобурой на боку, где лежал револьвер. У них с мужем был трехлетний мальчик, с началом голодовки тяжело болевший. Как его только ни выхаживали родители!.. Но от смерти все равно не упасли… Поочередно, день и ночь, просиживали у кровати ослабевшего мальчика. Однажды, намаявшись, оба уснули. А поутру мать увидела, что мальчик мертв. Живот его был вспорот, сердце вынуто… Была зима, по белому снегу тянулись от порога капли свежей крови. Выхватив револьвер, мать бросилась по следу. Он привел в дом, стоявший на соседней улице. Там обитал одинокий мужчина, жена и двое детей которого, по слухам, недавно пропали. Женщина распахнула незапертую дверь и увидела, что человек сидит на полу у печи и жарит в ковше сердце ее сына.
