Хроника великого джута - страница 18

Большевик Павел Медведев был доверенным лицом Юровского в охране. 16 июля в 7 часов вечера он уже знал, что ночью будут убивать Романовых. Уральские коммунисты еще не обсудили «вопроса» и не приняли единодушного решения казнить царя, а Юровский уже сказал начальнику охраны: «Сегодня, Медведев, мы будем расстреливать семейство, всё». И велел: предупреди около 10 часов команду, чтобы не тревожилась, если услышит выстрелы.

Медведев сказал на допросе: «Часов в 12 ночи комендант Юровский начал будить царскую семью. Сам Николай II и все семейство его, а также доктор и прислуга встали, оделись, умылись, и приблизительно через час времени все одиннадцать человек вышли из своих комнат… Спустившись вниз, они вошли в комнату, находящуюся в конце корпуса дома… Собралась всего 22 человека: И подлежащих расстрелу и 11 человек с оружием, которых он всех назвал… Все уже были расстреляны и лежали на полу, в разных положениях, около них была масса крови, причем кровь была густая, «печенками»: все, за исключением сына царя Алексея, были, по-видимому, уже мертвы. Алексей еще стонал. Юровский еще два раза выстрелил в Алексея из нагана, и тогда он стонать перестал. При мне никто из членов царской семьи никаких вопросов не задавал, не причитал, не было ни слез, ни рыданий».[44]

Охранник Стрекотин вспоминал в с;воей записке: «Арестованные уже все лежали на полу, истекая кровью, а наследник все еще сидел на стуле. Он почему-то долго не упадал со стула и оставался еще живым. Впритруть начали ему стрелять в голову и грудь, наконец и он свалился со стула. С ними вместе была расстреляна и та собачка, которую принесла с собой одна из дочерей… Трупы выносили на грузовой автомобиль, находящийся во дворе. Второй на носилки стали ложить одну из дочерей царя, но она оказалась живой, закричала и закрыла лицо рукой. Кроме того, живыми оказались еще одна из дочерей и та особа, дама, которая находилась при царской семье. Стрелять в них было уже нельзя, так как двери все внутри здания были раскрыты, тогда тов. Ермаков, видя, что я держу в руках винтовку со штыком, предложил мне доколоть оставшихся в живых. Я отказался, тогда он взял у меня из рук винтовку и начал их докалывать. Это был самый ужасный момент их смерти. Они долго не умирали, кричали, стонали, передергивались. В особенности тяжело умерла та особа – дама. Ермаков ей всю грудь исколол. Удары штыком он делал так сильно, что штык каждый раз глубоко втыкался в пол…».[45]

Челябинский литератор Игорь Непеин первым «пролистал» страницы недоступных советскому читателю книг. Основываясь на книгах Н. Соколова, П. Жильяра, Р. Вильтона и других, он в ноябре 1988 года рассказал в газете «Уральская новь» о страшном преступлении, совершенном в Екатеринбурге в июле 1918 года. Однако выводы Непеина довольно незамысловаты:

«В доме Ипатьева творились произвол и беззаконие: бесконтрольное и безответственное распоряжение жизнью и смертью заключенных, в том числе их детей. Их казнили без места, цели и состава преступления еще на заре советской власти. Не явилось ли это одним из прологов, что привели потом к массовым казням и репрессиям в 30-е, 40-е, 50-е годы при Сталине?».[46]

Однако такое важное решение, как расстрел царя и его семьи, не могло быть принято «бесконтрольно». Центр, как видно из предыдущего, внимательнейшим образом следил за перемещением и судьбой Романовых, строго-настрого пресекал «местную самодеятельность», и уж, конечно, такой исполнительный и дисциплинированный работник, как Голощекин, не мог пороть никакой отсебятины. По крайней мере, он непременно бы «согласовал вопрос», а не ставил бы правительство перед фактом. Тем более что телеграфная связь все эти дни работала исправно…

В «Воспоминаниях о Ленине» Н.К. Крупская бесстрастно и деловито пишет об этом событии: «Чехословаки стали подходить к Екатеринбургу, где сидел в заключении Николай II. 16 июля он и его семья были нами расстреляны, чехословакам не удалось спасти его, они взяли Екатеринбург лишь 23 июля». Стало быть, неделя еще была в запасе (о чем, разумеется, тогда не знали). Не хотели рисковать? Однако охота пуще неволи: если бы уж так хотели судить Николая И, то, конечно, вывезли бы его в оставшиеся дни – сам-то военный комиосар Голощекин и другие вполне благополучно ретировались. Но и попытки эвакуировать царскую семью не было сделано.