- Хотели иметь много денег?
- Нет, не хотел я много денег. Деньги вообще не радовали. Не только не радовали, вообще не знал, что с ними делать даже... Я хотел чего-то нормального. Хотел мать забрать. Мама должна была на пенсию пойти, и я так собирался к этому времени начать жить нормально... Уехал бы куда-нибудь в глушь... в какой-нибудь бедный колхоз. Работал бы хоть конюхом, писал бы книжки для детей.
Тут даже нашему невозмутимому Раупсу явно сделалось муторно.
- С картинками? - едко произнес он. - Так и в протокол занести? Что убили ради мамы... И желая в дальнейшем писать детские книжки?
Нет, не открывался Красовский! Остался за семью замками со всей своей судьбой и психологией. И Раупс не виноват: поди-ка добейся правдивости от подследственного, который принципиально "не видит", когда его уличают, и без устали плетет самые гнусные нелепости!
Тусклое лицо, бормочущий голосок. Если отвлечься от содержания и определить интонацию, то ближе всего его речь походила на тягучий, нудный разговор о плохой погоде. Непробиваемое лицемерие. Маска. Внешняя оболочка. Защитная окраска. Вроде бы правильно, так оно и называется. И однако что-то здесь не то, определенно не то! Что же должна маскировать эта маска и что такое сокровенное и тайное призвана она защитить от взора следователя?
Ну, к примеру, хотел денег. Это ж очевидно. Да и велика важность, раз все равно грозит высшая мера. Признайся он сейчас еще в пяти убийствах - будет ему та же высшая мера! Не две, не три - одна и та же. К чему, спрашивается, столько усилий?
И начали мы подумывать: а есть ли что-нибудь там, под внешней оболочкой? Вдруг да вообще пусто?! По укоренившейся привычке мы непременно ищем человека. Хоть остатки человека, хоть какую-никакую растленную, но душу. Но в конце концов у всякого правила бывают исключения. Не ищем ли мы нечто отсутствующее?
Решили принять как гипотезу: взамен души у Красовского нуль - и, исходя из этого, отбирать и монтировать материал. Если ошибемся, впереди еще суд окончательная проверка всему...
Разительно несхожи были Мезис и Красовский на следствии. Красовский практически не изменился, не стронулся с позиции, занятой после задержания. Те же самые повадки, постная мина, понурая поза, напускное смирение с оттенком детскости: не судите строго, вы дяди взрослые, а я мал, несмышлен, не мудрено, что ошибся. Ему было около тридцати.
Мезис претерпел коренную ломку. Он вошел в кабинет Раупса каменным истуканом, и даже правдивость его производила отталкивающее впечатление, потому что правда была чудовищна, а рассказывал он ее с ледяным равнодушием.
Но от допроса к допросу совершались сдвиги. С лица Мезиса исчезла алкогольная одутловатость, оно постепенно пробуждалось, появилась мимика, отражавшая проблески сознания и эмоций. Прежде гладкая и монотонная речь его начала спотыкаться на подробностях. Не из желания утаить. Следя за ним на экране, вы физически ощущали, как он заново (и по-новому) переживает эти подробности - и утрачивает равнодушие. И обретает способность чувствовать, страдать, раскаиваться. В нем просыпался человек. Теперь его правдивость невольно подкупала, и тон Раупса делался иным не только "ради кино"...
- Красовский утверждает, что у него не было намерения убить Карпова и что это сделали вы по своей инициативе. Так ли это?
Мезис недоверчиво вскинул глаза.
- Нет. Это не так...
Повисла пауза. Мезис переваривал услышанное и недоуменно:
- Зачем же тогда вилами... - и опять пауза, и те страшные мгновения словно вновь протекли здесь, в кабинете следователя. - Зачем вилами колоть его в грудь... несколько раз?
- А кто колол?
- Николай колол. И я колол.
- Значит, заранее у вас была договоренность убить шофера такси?
- Ну конечно. А то, что Красовский говорит, что мы не собирались его убивать, - это ложь.
- Как вы думаете, почему он так ведет себя, почему сваливает на вас вину?
- Почему?.. Не знаю... я удивляюсь этому... Может быть, потому, что ничего не получилось?..
- Вы дружили с Красовским?
- Да, - помолчал и уточнил, - то есть мне казалось.
