Без малого час мы еще беседовали втроем — в основном о планах на лето. Ричард с Шебой собирались на месяц в Прованс.
— Мы каждый год туда ездим, — сказала Шеба. — У моих родителей там дом… точнее, лачуга. Отец тысячу лет назад купил ее за бесценок. Никаких удобств, но домик миленький. Недалеко от Авиньона, если вам это о чем-нибудь говорит.
Я поделилась мыслями насчет поездки в Мадрид, и Ричард, в юности поживший в Испании, забросал меня советами о том, как мне себя вести и что стоит увидеть.
В половине одиннадцатого я начала прощаться.
На обратном пути я остановилась у ближайшего к дому супермаркета, чтобы купить молока и хлеба на утро. Стоявший передо мной мужчина выкладывал свои покупки на ленту с ужасающей, пугливой аккуратностью: банку растворимого кофе, одну-единственную булочку с заметным пятном грязи на поджаристой корке, консервы из тунца, большую банку майонеза, две упаковки бумажных платков. Мне вспомнился небрежно-экстравагантный ужин у Хартов. Уж они-то, подумала я, никогда не отовариваются в подобных магазинах, где цены зашкаливают, а о гигиене слыхом не слыхивали. О нет, Харты не упускают выгоды от оптовых закупок и наверняка устраивают шумные семейные набеги на флагман филиалов «Сайнсбериз» в Западном Хэмпстеде. Я с легкостью представила, как они разоряют магазинные полки, швыряя в тележки упаковки туалетной бумаги и перекрикиваясь друг с другом: «А как у нас обстоят дела с рисом, дорогая?» Мужчина у кассы провожал каждую свою покупку сосредоточенным взглядом. Дома он соорудит себе тоскливый сандвич с тунцом, размешает в кипятке ту стружку, что заменяет ему кофе, и поужинает перед телевизором, по привычке всех одиноких людей. А потом обратится к щедрому запасу бумажных платков… Зачем они ему? Часто болеет? Плачет втихомолку? Мастурбирует?
Молоденькая кассирша по ошибке приплюсовала мой хлеб с молоком к его чеку.
— Нет-нет, — злобно буркнул мужчина и, послав мне презрительный взгляд, со звоном опустил разделитель покупок на ленту.
Я давно заметила, что одиночки терпеть не могут друг друга. Боятся, что общение с себе подобными умножит их собственную нелепость. Во время совместной поездки в Париж мы с Дженнифер наблюдали одну сцену: служащий аэропорта Хитроу поинтересовался у двоих стоявших рядом толстяков, куда они летят. Толстяки, как оказалось, летели каждый сам по себе, и предположение, что они могут быть вместе, вызвало у обоих панику. Отпрянув друг от друга, они хором выпалили: «Он не со мной!»
Я их очень хорошо понимаю. Даже мы с Дженнифер временами стеснялись впечатления, которое производили на окружающих. По одиночке каждая из нас внимания не привлекала. Женщина после сорока, заурядной внешности, для мира считай что невидима. Другое дело — вместе. Я всегда подозревала, что вдвоем мы становимся предметом для шуток. Еще бы: две вопиюще одинокие дамы, которым больше не с кем провести свободное время. Водевильная демонстрация одиночества.
Меня на миг захлестнуло желание заорать на холостяка. Выложить ему, что я не такая, что у меня есть друзья, что я как раз возвращаюсь с великолепного дружеского ужина в замечательном семейном доме. Конечно, я этого не сделала. Опустив голову, я копалась в сумочке до тех пор, пока злополучный покупатель не исчез за дверью.
Поздно вечером, сидя в постели с чашкой чая в руках и Порцией под боком, я еще раз, с немалым удовлетворением, перебрала в памяти события этого вечера. У меня все прошло замечательно. С детьми я поговорила достойно. С хозяином дома тоже нашла общий язык. А когда Шебе понадобился совет, подыскала мудрые и сердечные слова. Шеба так и светилась благодарностью.
Как я заблуждалась! Но какой счастливой я была!
Где встречаться? Таков, как я понимаю, был главный вопрос любовников на первом этапе романа. Где можно остаться наедине; где этим заняться. За неимением более подходящего места они вновь и вновь приходили на Хэмпстедскую пустошь. (Шеба не уверена в точном количестве встреч, но двадцать раз — это минимум.) Тот факт, что свидания проходили под открытым небом, чрезвычайно будоражил прессу. Огорчу журналистов: вопреки их непристойным намекам, ни Шеба, ни Конноли не получали особого удовольствия от рандеву на свежем воздухе. Насколько я понимаю, в промозглой сырости лондонских парков не так-то легко полностью отдаться страсти. Вечера в начале апреля были до того холодны, что у Шебы немели губы и пальцы, а если погода была более милосердна, насекомые и собачьи кучи все равно не давали расслабиться. Как-то на полянку, где обнимались Шеба с Конноли, забрел парень. Шеба так завизжала, что до смерти напугала невольного свидетеля — тот сам завизжал и бросился прочь. Конноли пытался успокоить Шебу, уверял, что незнакомец не вернется, но уговорить не смог, и вечер пропал.
