И все-таки девять месяцев Маклан Форба прожил в мире и спокойствии. С небольшой накопленной суммой в кармане он купил билет вниз до Амблеморна, где превратился в Диграйла Килайлина и зарабатывал по десять крон в неделю, служа птицеловом при дворе здешнего герцога.
Пять месяцев свободы от мук, пока однажды ночью не перенес его сон в яростное безмолвие безграничного света, где дуга из слезящихся глаз была мостом через вселенную, и все глаза смотрели только на него.
Бывший торговец спустился вниз по Клайгу до Макропулоса, где прожил беззаботно месяц под именем Огворна Брилла, прежде чем получил новое послание: раскаленный металл, клокочущий в горле.
Сушей, через бесплодные внутренние области континента, добрался до городского рынка Сивандэйла. Король Снов настиг его в пути на седьмую неделю, наслав видение, будто он катится в чашу „хлыстовика“, и уже не во сне, а наяву его тело кровоточило и опухло, так что пришлось искать врача в ближнем селении.
К концу путешествия попутчики, поняв, что он — единственный — получает послания Короля Снов, бросили его, но в конце концов он оказался в Сивандэйле, скучном и однообразном местечке, сильно отличающемся от роскошных городов Горы, вспоминая о которых, он плакал каждое утро. Однако, как бы там ни было, он оставался здесь целых шесть месяцев.
Затем послания возобновились, гоня свою жертву на запад через девять городов — месяц здесь, полмесяца там — до тех пор, пока он, наконец, не осел в Алэйсоре на целый спокойный год под именем Вадрила Мегенорна, где работал потрошителем рыбы в доках. Вопреки предчувствию, он позволил себе поверить, будто Король Снов, наконец, оставил его, и начал подумывать о возвращении в Сти, который покинул почти четыре года назад. Неужели четырех лет наказания недостаточно за непредумышленное, случайное преступление?
Очевидно, нет. В самом начале второго года в Алэйсоре, засыпая, ощутил, как знакомый зловещий гул послания запульсировал в затылке, и навеянный сон был таким, что все предыдущие показались детским спектаклем.
Он начался в бесплодной пустыне Сувраеля, где Халигейн стоял, вглядываясь в иссохшую разрушенную долину, поросшую деревьями сигупа, испускающими смертоносные эманации на все живое, неосторожно очутившееся в пределах десяти миль. И он видел в долине жену и детей, спокойно идущих к смертоносным деревьям. Он рванулся к ним по песку, облепляющему, как патока, и деревья шевельнулись и наклонились, и родные его были поглощены их черным сиянием и упали на землю, и исчезли. Но он продолжал бежать до тех пор, пока не очутился внутри зловещего периметра. Он молил о смерти, но эманации деревьев на него не действовали. Он шел среди них, каждое было отделено от остальных пустым пространством, где не росло ничего — ни кустика, ни лианы, ни травы; только диковинные стрелы безобразных деревьев без листьев стояли посреди этой пустоты. Больше в послании ничего не было, но это было страшнее всех ужасающих образов, которые терзали его раньше. Он бродил в отчаянии, жалкий и одинокий, среди бесплодных деревьев, как в безвоздушной пустоте, а когда проснулся, лицо его покрыли морщины и глаза подрагивали, словно он прожил десятки лет с ночи до рассвета.
Он был побежден, бежать бессмысленно, прятаться — тщетно. Он принадлежал Королю Снов навсегда. Больше не оставалось сил укрываться под чужим именем в каком-нибудь новом временном убежище. И когда дневной свет смыл с души ужасы чудовищного леса, на трясущихся ногах добрел Халигейн до
Храма Властительницы на Алэйсорских Высотах и испросил дозволения совершить паломничество на Остров Снов. Назвался он настоящим именем — Сигмар Халигейн. Что ему было скрывать?
Его приняли, как и любого другого, и на корабле паломников он отправился в Нимирон на северо-восточной стороне острова. Во время морского плавания послания иногда беспокоили его. Некоторые просто раздражали, некоторые потрясали ужасами, но когда он просыпался, мокрый от пота и дрожащий, остальные паломники дружески утешали его, и вообще, теперь, когда он посвятил свою жизнь Властительнице, даже худшие сны воздействовали на него не так сильно, как раньше. Он знал уже, что основная боль посланий происходит от тех разрывов и расколов, которые они вносят ежедневно в чью-то жизнь, подавляя сознание необычностью. Но теперь у него не было никакой личной жизни, так почему же он с дрожью открывает глаза по утрам? Он не занимался торговлей, не выкапывал сорняки, не ловил птиц, не разделывал рыбу. Он был никем и ничем, не пытался защититься от вторжения в свою душу. Иной раз среди этих будоражащих посланий нисходило странное умиротворение.
