К тому же, не в характере метаморфов было искать общества человека или выказывать к нему дружелюбие. Для большинства людей Маджипуры метаморфы являлись призраками минувшей эпохи, нереальными и легендарными. К чему бы кому-то из них нарушать его уединение, предлагать себя в убедительной подделке для любви, преданно стараться расцветить ему день и ласкать ночью? Иной раз мерещилось, будто Сэрайс в темноте возвращается в свой естественный облик и, поднимаясь над ним спящим, вонзает сверкающий кинжал в горло, мстит за преступления его предков. Но он понимал, что подобные фантазии — дурость. Захоти метаморфы его прикончить, им бы не потребовалось изобретать столь запутанные шарады.
Нелепо было верить, будто она метаморф и так же нелепо — не верить в это.
В конце концов, отринув все сомнения, он решил вновь вернуться к своему искусству, и в один необычно ясный и солнечный день вытащил Сэрайс на скалу сочного красного цвета, прихватив пустой холст. Она зачарованно смотрела за его приготовлениями.
—Ты рисуешь только сознанием?
— Только. Я фиксирую сцену в душе, преобразую и… увидишь сама.
— А ничего, что я смотрю? Я ничего не испорчу?
— Конечно, нет.
— Но если еще чье-нибудь сознание вмешается?
— Этого не случится. Холсты настроены на меня.— Он посмотрел сбоку, поправил подрамник, отошел на несколько футов. В горле вдруг пересохло, руки дрожали. Прошло столько лет, сохранился ли у него этот дар? И техника? Он выровнял по прямой линии холст и коснулся его, пока предварительно, сознанием. Сцена была хорошей, живой и необычной, краски сильно контрастировали между собой — превосходная композиция. Массивная скала с жутковатыми мясистыми растениями, на кончиках ветвей которых цвели крошечные желтые чашечки, испещренный солнечным светом лес — да, да, это работается, это поможет перенести на холст суть густо переплетенных джунглей…
Он прикрыл глаза. Вошел в транс. И перенес картину на холст.
Сэрайс тихонько вскрикнула от удивления.
Нисмайл почувствовал, что весь покрылся потом. Он пошатнулся, с трудом сохраняя дыхание. Мгновение спустя вновь обрел над собой контроль и взглянул на холст.
— Как красиво! — прошептала Сэрайс.
Но он был потрясен увиденным. Эти головокружительные линии, смазанные и полосатые цвета, тяжелое сальное небо, угрюмой петлей приклеенное к горизонту — ничего похожего на сцену, которую он хотел запечатлеть, и, что гораздо тревожнее, ничего похожего на предыдущие работы Териона Нисмайла. Мрачная, болезненная картина, испорченная непреднамеренным диссонансом.
— Тебе не нравится? — удивилась Сэрайс.
— Я совсем не это пытался передать.
— Ну и что? Все равно, удивительно ТАК создавать картины, тем более, такую прекрасную…
— По-твоему, она прекрасна?
— Конечно. А разве нет?
Он посмотрел на Сэрайс. Это? Прелестно? Что это — лесть? Или у нее просто нет вкуса? Невежество? Неужели она искренне восхищается тем, что он сотворил? Этой необычной, мучительной картиной, мрачной и чуждой…
ЧУЖДОЙ!
— Тебе не нравится,— она уже не спрашивала — утверждала.
— Я не писал около четырех лет. Наверное, нужно начинать медленно и постепенно.
— Это я испортила,— перебила Сэрайс.
— Ты? Глупости!
— Мое сознание вмешалось, мое видение вещей.
— Я ведь говорил тебе, что холсты настроены только на меня. Я могу стоять среди многотысячной толпы, и не удастся никому повлиять на мою работу.
— Но, может, я как-то отвлекаю тебя?
— Вздор!
— Я пойду прогуляюсь, рисуй пока один.
— Не стоит. Пойдем-ка лучше домой, искупаемся, перекусим и еще кое-чем займемся, а?
Он снял холст с подставки. Однако слова ее подействовали на него сильнее, чем он сам признал бы. Несомненно, нечто странное вмешалось в создание картины. А вдруг это она каким-то образом испортила работу? Что, если скрытая душа метаморфа наполнила своей сущностью его сознание, заставив воспринять чуждые цвета?
Они молча шли вниз по течению реки, и когда добрались до луга земляных лилий, где Нисмайл встретил первого метаморфа, он сболтнул, не подумав:
— Сэрайс, я хочу тебя кое о чем спросить.
— Да?
Теперь он уже не мог остановиться.
— Ты не человек, да? Ты действительно метаморф?
