Он убрал донесения в сторону. Из футляра, где он хранился теперь, извлек драконий зуб, так странно вложенный ему в руку той женщиной Миллилэйн, когда он входил в Хинтор. С первого прикосновения к нему Валентайн понял, что это нечто большее, чем причудливая безделушка, амулет для слепо суеверных. Но только по прошествии нескольких дней, когда он находил время, чтобы понять его значение, тайно, всегда тайно, не позволяя даже Карабелле видеть, что он делает, Валентайн стал рассматривать вещь, которую дала ему Миллилэйн.
Он легко дотронулся до сверкающей поверхности зуба. Он казался таким изящным, таким тонким, что почти просвечивался. Но был твердым, как самый твердый камень. Его конусовидные края были острыми, как хорошо заточенная сталь. Он был холодным на ощупь, и все же казалось, что там, внутри него, горел огонь.
Музыка колоколов начала звенеть в его голове.
Торжественный, размеренный, медленный, почти похоронный, а потом все убыстряющийся каскад звуков, ускорение ритма, который вскоре стал захватывающим дух смешением мелодий — одна, бегущая так поспешно, что накрывала последние такты предыдущей, а потом все мелодии сразу, сложная, умопомрачительная симфония перепадов. Да, теперь он узнал эту музыку, понял, что это была музыка водяного короля Маазмоорна, существа, которое земные обитатели знали как дракона лорда Кинникена, могущественнейшего из всех обитателей планеты.
Валентайн много времени спустя понял, что он слышал музыку Маазмоорна задолго до того, как этот талисман стал его собственностью.
Заснув на борту "Леди Сиин" много путешествий назад, когда он впервые переплывал из Альханроеля на Остров Снов, Валентайн видел сон о паломничестве. Паломники в белых одеждах спешили к морю, и он был среди них, а в море вырисовывался силуэт огромного дракона, известного как дракон лорда Кинникена, с широко раскрытой пастью так, что она могла поглотить паломников по мере того, как они приближались к нему. И из этого дракона, когда он выбрался на берег, исходил колокольный звон, настолько громкий, что даже воздух сотрясался.
От зуба исходил тот же колокольный звон. С этим зубом, как с проводником, Валентайн мог, если только втянуться в центр своей души и отправиться дальше через весь мир, вступить в контакт с внушающим страх мозгом великого водяного короля Маазмоорна, которого несведущие называли драконом лорда Кинникена. Это был дар Миллилэйн ему. Но как могла она знать о пользе, которую он и только он мог извлечь из него? И знала ли вообще? Возможно, она дала ему его только потому, что он был святым для нее? Возможно, она и не знала, что он может использовать его своим особым способом, как фокус сосредоточения?..
— Маазмоорн… Маазмоорн…
Он пробовал. Он искал. Он звал. День ото дня он подходил все ближе и ближе к реальной связи с водяным королем, к беседе с ним, к встрече индивидуальных идентичностей. Он был уже почти там. Возможно, сегодня ночью, возможно, завтра или послезавтра.
— Ответь мне, Маазмоорн. Это Валентайн Понтифик зовет тебя.
Он больше не боялся огромного ужасающего мозга. Он начинал познавать в этих тайных отражениях души, как сильно земные обитатели Маджипуры ошибаются в понимании огромных морских созданий. Водяные короли внушали боязнь, верно, но их не надо было бояться.
— Маазмоорн… Маазмоорн…
"Почти там",— подумал он.
— Валентайн?
Голос Карабеллы за дверью, Испуганный, он одним взмахом вышел из транса, едва не упав со стула. Потом, вернув самообладание, сунул зуб в футляр, успокоился и пошел к ней.
— Нам уже пора быть в городском зале,— сказала она.
— Да, конечно, конечно.
Звон загадочных колоколов все еще звучал в его душе.
Но теперь у него были другие обязанности. Зуб Маазмоорна должен еще немного подождать.
Часом позже в муниципальном зале собраний Валентайн сидел на высокой сцене, и фермеры медленно вереницей проходили перед ним, выражая свое почтение и поднося к нему для освящения орудия труда — мотыги, косы и другие предметы, будто Понтифик мог одним прикосновением руки восстановить процветание, которое эта сраженная болезнями долина знавала раньше. Он подумал, что, может быть, это какое-то древнее поверье местного народа — почти все из них гайроги. Вероятно, все же нет, решил он. Ни один правящий Понтифик никогда раньше не посещал Престимионскую долину или какую-нибудь другую часть Зимроеля. Скорее всего это была традиция, которую здешние жители изобрели экспромтом, когда узнали, что он будет проезжать этими местами.
