После совещания, несмотря на принятые неординарные меры, у Валентайна осталось ощущение тщетности всех их усилий. Он отдал десятки приказов, разослал во все стороны письма, принял твердые и решительные действия для сдерживания и ликвидации эпидемий. Однако он все же оставался всего лишь одним смертным человеком в маленькой каюте на борту крошечного корабля, мечущегося в середине огромного моря, которое само было только лужей в гигантском мире, а в это время невидимые организмы распространяли болезнь и смерть на тысячах акров плодородных фермерских земель. И что могли сделать все его смелые приказы против безжалостного наступления злых сил? Снова он почувствовал, что подавленность овладела им, а такое настроение было чуждым его истинной природе. Возможно, в нем самом есть какая-то эпидемия, решал он, возможно, на него напала какая-то болезнь, которая лишает его надежды, радости, бодрости и он осужден теперь доживать свои дни в гнетущих мучениях.
Валентайн тоскливо оглядел каюту. Перед глазами еще раз возник этот образ из его сна в Лабиринте, образ, который преследовал его постоянно: огромные трещины, появляющиеся в основании мира, огромные глыбы земли, вздымающиеся вверх и разбивающиеся друг о друга, а в середине всего этого он, отчаянно пытающийся объединить мир. И неудача, неудача, неудача…
"Может, на мне лежит проклятие? — подумал он.— Почему выбран именно я, из всех сотен Коронованных, которые были и будут во главе разрушения нашего мира?" Мысленно он проследил всю свою предыдущую жизнь и не нашел в ней никакого греха, который мог бы вызвать гнев Бога на него и на Маджипуру. Он не домогался трона, не планировал свергнуть своего брата, не допускал несправедливого применения власти, которую никогда не ожидал получить, он не… Он не… Он не…
Валентайн сердито встряхнул головой. Это была глупость и напрасная трата времени: ворошить прошлое и задумываться над снами. Ведь несколько происшедших у фермеров бедствий случайно совпали с рядом его дурных снов, Было нелепо эти случайности возводить до масштабов какой-то страшной, космической катастрофы. Со временем все выправится. Эпидемия будет сдержана. Конечно, его правление войдет в историю своими необычными бедами, но не только этим, а также гармонией, равновесием, счастьем. Валентайн решил, что он хороший король, добрый человек, поэтому у него нет причин сомневаться в себе.
Коронованный поднялся и вышел на палубу. Уже наступил вечер, высокомерное бронзовое солнце низко висело на западе, и одна из лун уже поднялась на севере. Небо было разрисовано всевозможными красками: каштановой, бирюзовой, фиолетовой, янтарной, золотистой. Облака густым поясом заволакивали горизонт. Он стоял один возле перил, глубоко вдыхая просоленный воздух. Со временем все выправится, снова стал убеждать себя Валентайн. Но он чувствовал, как незаметно вновь его охватывает беспокойство. Казалось, он еще долго не выберется из этого состояния. Никогда в своей жизни он так часто не погружался в мрак и отчаянье. Он не узнавал самого себя, а именно того Валентайна, которым стал сейчас: этаким болезненно-впечатлительным человеком, постоянно находящимся на грани отчаяния. Он был чужим для самого себя.
— Валентайн? — чей-то голос вывел его из задумчивости.
Это была Карабелла. Он вышел из оцепенения, постарался отбросить прочь предчувствия и улыбнуться, протянув ей руку.
— Какой прекрасный закат,— сказала она,— не так ли?!
— Чудесный, один из самых лучших за все время. Хотя, говорят, был еще лучше в правление лорда Конфалюма, на четырнадцатый день…
— Это самый лучший, Валентайн. Потому что это тот, который мы имеем сегодня.— Она взяла его под руку и молча встала рядом с ним. Увидев ее, почувствовав ее теплое прикосновение, тут же забыл все свои горести и печали и решил, что все будет хорошо.
— Вон там вдали, что это? Неужели морской дракон? — неожиданно спросила Карабелла.
— Морские драконы никогда не входят в эти воды, дорогая.
— Тогда это галлюцинация. Но это очень реально. Разве ты не видишь его? — повернулась к нему Карабелла.
— Куда я должен смотреть?
