— А они несильно воняют! — невпопад ляпнул Хорьков.
— Подожди-и… это еще вымерзшие в воздухе микробы хорошо не размножились; еще как завоняют! — отозвался Александр. — Павел, узнаешь кого?..
— Нет.
Леха отсоединил от брошенного оружия рожки с патронами, очистил от земли, сунул в карман. Орлов не удержался:
— Господи! Тебе-то они зачем?.. Это же другой калибр!
— А так просто, пригодятся… Паше вон подойдут!
— Ну, ему и отдай! Че себе-то заныкал?
— Да пусть берет!.. Мне че, жалко, что ли?
— Вот Плюшкин, право слово! — вслух сказал Александр, и про себя отметил: — Молодец… хозяйственный! Хороший прапорщик мог из него получиться: всех генералов по миру пустил бы!
В здании сортировки насчитали двенадцать трупов с обеих сторон, стащили их вместе. Лешка шебутился в помещении, а Орлов и Галстян стояли перед погибшими молча, обнажив голову: каждый узнал кого-то из своих.
Вышли потом на улицу, закурили. Появился Хорьков, весело поведал:
— Я все «стволы» в угол сгреб!.. В карманах пошарил, гранаты забрал.
Александра немного покоробило от его слова «пошарил», но он все же похвалил «трофейщика»:
— Давай, давай, Леша — может еще пригодиться вся эта «лабудень»!
На самом вокзале промаялись уже до вечера. Со всех этажей и снизу, из подвала сволокли к выходу из здания чуть не сотню тел, которые заняли собой весь первый этаж. Леха обыскивал одежду убитых, собирал по кучкам боеприпасы и все ценное. Восклицал иногда:
— Во, кольцо золотое!.. Берем, пригодится. — Ха!.. Сашка, я компас нашел. Гли-ка: вон там север!
Неутомимо носился по залу, мимоходом спрашивал у Орлова:
— Шмутье куда? Оно провоняло все!.. — А документы?..
— Не бери ничего, все зароем: живые теперь не вспомнят мертвых.
После всех трудов долго сидели на улице, отдыхая; про обед и забыли. Пропотели насквозь, от усталости тряслись поджилки: давно так не «пахали»!.. Солнце уже клонилось к востоку; стало понемногу смеркаться, потянуло холодом.
— Пошли, хватит на сегодня, — сказал Александр, — завтра ямы копать начнем. Инструмент надо здесь оставить, потом все вместе заберем.
Когда дошли до бункера, сразу пошли к оврагу и наскоро обмылись: питьевую воду теперь тщательно берегли. Когда стал сходить снег, с ней возникли немалые проблемы; приходилось набирать талую из ближних водоемов и немедленно кипятить. Другой воды не было.
В каптерке перекурили, дали Мусе «наградную» порцию рыбки за образцовое несение службы, перехватили по кусочку сами и попадали спать.
Наутро все тело ломило от тяжелой работы, но наскоро собрались и снова пошли на вокзал. Место для могилы определили на пустыре за вокзалом — здесь было повыше и посуше, чем где-то еще. Чтобы не закапываться глубоко, границы ямы разнесли пошире: на десять раз по длине лопаты вдоль и на три поперек. Перед работой с полчаса курили и набирались решимости; сидели бы, наверное еще, да солнце уже пригревало и заставляло делать дело. Наконец встали и начали копать.
Земля оказалась на удивление мягкой, лишь кое-где требовался лом — им орудовал Лешка. Рыли на полтора метра; глубже лежала такая плотная глина, что лучше было в нее не соваться: все руки отмотает! Кроме того, под ногами стало влажно, так что пошли в длину. Копали молча, изредка перебрасываясь парой слов; к двум часам пополудни, с шестью перекурами отрыли едва половину намеченного.
Опять не обедали. Устали настолько, что задыхались; подкашивались ноги, дрожали руки, пот пер нескончаемо. Когда уселись на седьмой перекур, Александр сказал:
— Все, хорош! Пойдем домой: отдыхать надо, а то сами в эту яму уляжемся.
Павлик поддакнул, Леха рассмеялся:
— Э-эх, слабаки! Интеллигенты… мать вашу в дым!
Ему, выросшему в деревне и привычному к физическому труду, и невдомек было, что люди могут так уставать. У него даже мозолей на руках не было! Вернее, они были — набитые еще в детстве и не способные исчезнуть уже никогда, чем только облегчали работу. Зато Орлов и Галстян подносили ладони к лицу, разглядывали лопнувшие волдыри; дули на них, безуспешно пытаясь затушить жжение, подобное пылающему огню.
— Ну ее на фиг, потом дороем!.. — ругнулся Александр и махнул рукой. — Пошли!
