Теперь о будущем думать надо! Может выйти так, что уцелевшим людям все государство заново придется строить, поэтому хоть какой-то план на первый случай никак не помешал бы. В подробностях все потом, по месту решим, а сейчас хоть что-нибудь; пусть будет по справедливости, но нельзя допускать кровопролития. Национальный вопрос самый жуткий: за родную землю не будут так биться, как за свою нацию! Немцы много крови пролили, когда однажды посчитали, что все их беды инспирированы евреями. Нельзя больше допускать неразберихи и безответственности, рано или поздно неизменно приводящих к геноциду! Нужно устранить причину разногласия, тогда не возникнет и ее следствия. Никаких партий, никаких парламентов — только монолитная империя, которая действительно уравняет всех. И ничего больше!..
Демократическая система государственного управления была чрезвычайно громоздкой и запутанной, регулировалась сонмищем разнообразных законов и зачастую лишала простого человека возможности хотя бы нормально ориентироваться в этой громаде. Здесь как раз евреи чувствовали себя рыбой в воде, пользуясь своими оправдавшимися веками пронырливостью и взаимовыручкой, пока другие ушами «шлепали»; не задумываясь над этим, они провоцировали возрастающее недовольство масс, от которого до погромов всегда рукой подать!
Непредвзятый, способный объективно мыслить наблюдатель недавних событий мог заметить, что не в евреях — невероятно талантливых людях! — вовсе было дело, а в той системе власти, которая позволяла им быстро выделяться, становясь чересчур заметными на фоне инертной массы других, забитых до серости большевиками. Такая легкомысленная власть и сама не смогла бы потом защитить несчастных, когда появился бы, не дай бог, настоящий лидер русского нацизма и погромщики всерьез взялись за топоры. Матерые эсэсовцы показались бы тогда мальчишками по сравнению с нашими громилами: нет страшнее зверя, чем пьяный русский мужик с топором!
Преодолеть противостояние наций, развести их по разные стороны воображаемого ристалища позволит нам возрожденный имперский строй. Лешка опять прав, когда считает, что чем меньше законов, тем легче жить; новая власть должна быть сильной, справедливой и понятной до простоты! Вот из этого и будем исходить.
…Хорьков так и считает меня записным демократом и предателем Родины. Знал бы он, о чем я сейчас думаю!.. Не скажу ему ничего.
На улице уже вовсю теплело. Условно, конечно, но не сравнить же мороз в пятьдесят градусов и в сто! Внутри убежища ребята почти не замечали холода — в натопленной каптерке даже ночью перестала замерзать вода в кружке. Для измерения наружной температуры использовали уже спиртовой термометр, его небольшая шкала теперь позволяла это делать. Чувствовалось, что еще несколько месяцев и можно будет прогуливаться по окрестностям бункера: небо стало заметно светлее, и уже различались день и ночь. Ночи были длинные, а дни короткие — все как обычной зимой.
У Орлова и Галстяна стали отекать ноги: стопы и голеностопные суставы раздувались как подушки. Мочегонные таблетки почти не помогали, требовалась разминка; с неохотой занялись короткими пробежками по бункеру, и сразу стало лучше.
Хорькову хватало своего движения в хозяйственных заботах, и он только посмеивался; дело было в том, что при хорошем питании и вынужденном покое Александр и Павел заметно пополнели. Лешка шутил:
— Повезло мне с вами: еда кончаться станет, так еще два кабанчика в припасе! — «кабанчики» показывали ему кулаки, но тоже смеялись.
Когда впервые заметили в небе отличие дня и ночи, снова устроили «сабантуй» — это «праздник» по-татарски. В этот раз не плясали от радости — только выпивали, кушали и разговаривали: совсем невесело было, уж так сильно они устали! Ведь почти два года отсидели в подземной «тюрьме». А Лешка и того больше! Он и спросил Орлова:
— Сань, а что после смерти бывает… неужели ничего?
Александр закурил, подумал и без особой охоты стал отвечать:
— Ты знаешь, Леша, сложно даже сказать. Это же самый трудный вопрос всей жизни человека! Он интересует каждого, и так вот интересовал всех и всегда. Ведь даже на вопросы «как жить» и «для чего жить» нельзя ответить, прежде не разрешив этот вопрос: от того, есть продолжение жизни или нет, целиком зависит вся жизненная позиция личности.
