Хроника чувств - страница 160
«Астрономическая фаза, в которой ад проходит сквозь человечество…»
В письме от 2 августа 1935 года из Хорнберга в Шварцвальде Теодор В. Адорно сообщает Вальтеру Беньямину в Париж ряд соображений по поводу фразы: «Chaque époque rève la suivante» («Всякая эпоха грезит о следующей за ней»). При этом обсуждаются темы: «праистория девятнадцатого столетия», «диалектический образ», «миф и современность».
Фетишистский характер товара, пишет Адорно, не является фактом сознания, оказываясь диалектическим в том смысле, что он порождает сознание. Поэтому сознание или бессознательное, продолжает он, не может просто отражать этот фетишистский характер в виде сновидения или грезы, сознание или бессознательное раскалывается при столкновении с этим образом товара на желание и страх, никогда не возвращаясь к целостному состоянию. И в таком случае, заключает Адорно, сама имманентность сознания — всего лишь сложившаяся ситуация реального. Поэтому целые эпохи не могут грезить о следующих за ними, поскольку эпоха как целое, вероятнее всего, грезить не в состоянии. Точно так же и индивидуальное сознание или бессознательное, вполне способное грезить, не может уловить этой грезой диалектические конструкции или привести их в действие. Ведь сновидение, насколько сознание может его зафиксировать, не проникает в бурный поток реки истории. А если бы оно туда попало, то было бы тут же разорвано в клочья.
Адорно говорит в связи с этим об «объективной ключевой властной силе» диалектического образа; то есть речь идет не о субъективно-объективной силе. Он также упоминает о диалектическом образе «девятнадцатого столетия как ада». Ничто не обладает ключевой властной силой в отношении утопии, если не раскрывает при этом ворота ада… Диалектический образ… «подобен астрономической фазе, в которой ад проходит сквозь человечество. Лишь звездная карта такого движения могла бы, как мне представляется, открыть взгляд на историю как доисторическое существование[84]».
Как были погребены права человека
Великие ораторы рождавшейся в 1790 году республики находились в состоянии цейтнота. Не спускать глаз с противника, понимать знамения времени, обороняться от внешнего врага, на мгновение отдаться жизни (постоянно откладываемое, поэтому особенно спешное) — отсюда ошибки и блуждания без числа. Депутаты, министры никак не в состоянии сделать что-либо самостоятельно. Депутаты Национального собрания — они явились в столицу еще со своими списками наказов избирателей: требований, предложений, положительного опыта — теперь либо оказались отошедшими в безвластность, либо вознеслись в безвременность (то есть на высокие посты), либо вернулись в свои избирательные округа, кое-кто за это время открыл свое дело. Так основная часть работы ложится на ассистентов, уполномоченных. Появляется понятие комиссара. Их назначают, чтобы они были под рукой в случае необходимости. Эти помощники стали и разведчиками, отправившимися на поиски места для заседаний только что избранного конвента[85].
Они нашли новую постройку, аудиторию для занятий по патологии, как раз сооружаемую для Сорбонны. Это круглый зал с амфитеатром чрезвычайно круто поднимающихся рядов. В центре, внизу, стол для анатомирования.
Этот зал становится могилой будущих парламентов, схемой парламентских построек. Депутаты конвента: гора, жиронда и болото[86] — смотрят на своих председателей палат, комиссаров комитетов, на министров и будущих мертвецов; они смотрят на сечение этих тел, то есть на пустое место, на котором стоял анатомический стол. Роковое место, в спешке найденное ораторами, у которых не было особого мотива для выбора.