Хроника чувств - страница 107

Мы можем довести эту войну до конца только в том случае, если поселимся здесь. Обрушить мосты, сжечь корабли судьбы и продвигаться здесь настолько далеко, насколько сможем обработать землю. Как солдат я бы не имел права таскать с собой девочку, говорит полковник фон Фельдкирх.

Келья ученого

Четыре маленьких светильничка образуют светящийся квадрат. На деревянном обрубке фрагмент «в мощном темном стиле»:

Боги и люди едины (они различны, однако находятся в состоянии взаимопроникновения). Пропасть противоположности (или невозможное) разделяет их, но в то же время и единит их. А богочеловеческое живет в богах, то есть человеческая смерть живет и в них. Так же как в людях умирает неистребимая жизнь богов.

Они (люди) с наступлением ЧРЕЗВЫЧАЙНОГО ПОЛОЖЕНИЯ, то есть с августа 1914-го, стали меньше: вопреки всей видимости, например 1928 года, будто они теперь стали больше, будто из них вырастает новая эпоха. Не вырастает. Не на что надеяться. Они заблудились на чужбине.

Слово «противоположность» не встречается ни в одном тексте Гераклита. Нацарапанный на железной пластине фрагмент завернут в упаковочную бумагу и к тому же спрятан в кожаный футляр. Футляр Хайдеггер сам отвез на аэродром в Симферополе и оставил там в деревянном сарае. Так он надеется переправить находку на родину.

Он возвращается домой. Фриги, оставленной на попечение ефрейтора Фрайтага, нет на месте. «Ангелы-хранители» (советник полиции Вернике?) похитили у него его гостью, бывшую под его защитой. Говорят, что девочку отправили в провиантскую роту на севере полуострова. Не опасное ли это место? Воля философа, похоже, никого не волнует. Мог ли бы ученый обеспечить невозможное? Мог ли бы он вмешаться?

Здесь в Симферополе НОЧИ в подражание далекой родине украшены огнями, предрождественскими гирляндами западноевропейского образца. «И вот этому изображению богов они поклоняются, как если бы кто пытался говорить с домами, ибо он не знает, кто такие боги и герои». Философ чувствует себя лишенным своего достояния. В его руках ничего, кроме маленького чемоданчика. Если бы у него был хотя бы рюкзак. Фриги нет, фрагмент спрятан в бараке. При себе у него только и есть что мысли, на которые нет практического спроса. В 1942 году он начинает курс лекций о Гераклите.

Хаос. Погода переменилась. Ветер теперь дует с Одессы. На восточное побережье высадились советские войска. 22-я мотопехотная дивизия отступает, в штабах беготня. Где бы я ни появился, меня выпроваживают. Штабные офицеры настаивают на том, чтобы отправить нас, ученых, обратно. Время ощутимой войны, роскошествующих появлений на вражеской территории прошло. За день до начала штурм Севастополя откладывается. Войска двигаются в направлении восточного побережья.

Свобода высокопоставленного человека простирается настолько далеко, насколько далеко простираются его связи. За пределами этого начинается невозможное.

Исчезновение времени лишает обстоятельства реальности. В группе ученых в Крыму чувство времени утекало (словно через пробоину при кораблекрушении), проходя через предчувствие Рождества, время приближения к сочельнику. Все ординарные профессора, кроме Хайдеггера (язычника), хотели быть в кругу семьи 24 декабря 1941 года не позднее 18 часов. Взгляд военных был прикован к другим обстоятельствам. Они ориентировались на тот факт, что советские вооруженные силы высадились в восточной части Крыма. Они собирались ответить на это быстрым контрударом. Не распоряжаясь более временем, штабы действовали так, словно к концу года (и ранее того уже в силу рождественских праздников) время окончательно ускользнет. Трезвости мысли оказывается недостаточно, чтобы устоять против этого засасывающего водоворота. Пока его, после уговоров адъютантов и коллег, не доставили в аэропорт Симферополя насильно, Хайдеггер НЕ СОБИРАЛСЯ КАПИТУЛИРОВАТЬ.

Иллюминаторы у самолета Ю-52 почти квадратные. В них отражается выдающаяся в море крымская земля. Сказали, что нас преследует советский истребитель. Пилот делает маневр, чтобы уйти от преследования.