ТЕТЯ КОТЯ. Геи – это которые…
МАНАЙЛОВА. Гомосеки.
ТЕТЯ КОТЯ. Пидораса – в президенты?!
ВЕРОНИКА. Пусть уедут все на какой-нибудь остров, создадут государство и выберут себе своего. Ну, как Израиль, только для голубых.
ИННА. Вот это и есть лицемерие! Между прочим, Христос именно лицемеров гнал и гнобил больше всего!
ВЕРОНИКА. Ты Христа не трогай, он красавчик был. Всех любил. И пострадал.
МАНАЙЛОВА. Ты выпила, что ли?
ВЕРОНИКА. Где бы я взяла? Просто настроение хорошее.
ТЕТЯ КОТЯ. А что козыри у нас?
ВЕРОНИКА. Пики. Под меня ходи.
ИННА. Христос две основные мысли принес, одну божественную – про возможность спасения души, вторую человеческую – о правде! Люди всегда хотели правды, и он ее сказал! И кто хотел правды, тот пошел за ним! А кто не хотел – молчал! И молча смотрел, как его распинают. Или даже кричал: круто, давайте, распните его!
АНЯ. Ты так сердишься, будто мы его распинали.
ИННА. Я не на вас сержусь, а из-за вас!
МАНАЙЛОВА. А кто тебя, собственно, уполномочил?
ИННА. Никто, просто… Вы не обижайтесь, я прямо скажу…
ТЕТЯ КОТЯ. Нас обидеть – надо постараться. Мы уже насквозь обиженные.
ИННА. Так вот. Интеллигенция всегда думала не только за себя, но и за народ.
Манайлова резко поднимает голову и в упор смотрит на Инну.
МАНАЙЛОВА. Это ты у нас, что ли, интеллигенция? Типа Чехов в юбке Антон Палыч?
ИННА. А вы Чехова читали?
МАНАЙЛОВА. Читали, читали – и не только про Каштанку! Но вот интересно, Чехов побежал бы в церковь матерные частушки против Бога петь?
ИННА. Во-первых, не матерные, во-вторых, не против Бога, а…
МАНАЙЛОВА. Побежал бы или нет, я спрашиваю? Интеллигенция, блин!
Бросает карты, идет к кровати, ложится.
ТЕТЯ КОТЯ. Весь отдых поломали.
МАНАЙЛОВА (садится на кровати – не может успокоиться). Интеллигенция! Вот в интернате учитель у меня был по математике Сергей Леонидович, три двойки подряд в журнал поставил, а у нас за это прогулок в город лишали. Я разозлилась и вырвала из журнала листок. А он догадался, что я, но никому не сказал! Сказал: неизвестно. Зато потом со мной целый час говорил. По душам. Вот это – интеллигенция! Я, может, из-за него другим человеком стала!
ИННА. Рецидивисткой?
Манайлова встает, идет к Инне. Инна поднимается.
ИННА. Ударить хотите? Ну ударьте.
Манайлова, подойдя к ней вплотную, стоит некоторое время, потом садится к столу.
МАНАЙЛОВА. Под кого ходим?
Играют.
ИННА. Для справки: Чехов был страшным бабником.
ВЕРОНИКА. Что говорит только в его пользу.
ИННА. И венерическими болезнями болел.
МАНАЙЛОВА. Ты нарочно, что ли, меня дразнишь?
ТЕТЯ КОТЯ. Вы опять?
АНЯ. Нет у нас никакой интеллигенции. У интеллигенции принципы, а у кого сейчас принципы? Я не встречала.
ВЕРОНИКА. И не надо! Принципы – страшное дело. Из-за них людей убивают.
ИННА. Я никого не убивала.
ТЕТЯ КОТЯ. Какие твои годы.
Вой сирены. Затемнение. Прожектора.
Ночь.
Тетя Котя стонет.
ИННА. Врача надо вызвать.
ТЕТЯ КОТЯ. Пройдет. Не первый раз.
Инна вскакивает, стучит в дверь.
ИННА. Эй! Человеку плохо! Нужен врач!
ТЕТЯ КОТЯ. Не надо. Разозлятся – хуже будет. У меня уже прошло.
ИННА. Нельзя же так! Знаете что? Надо взять и написать письмо о всех наших безобразиях. Что, убьют вас за это? Голодом уморят? Или вы уже совсем себя с тараканами уравняли, вас давят, а вам все равно? Нет, я серьезно, вы послушайте…
Вой сирены. Затемнение. Прожектора.
Женщины сгрудились вокруг Инны, которая пишет письмо.
ТЕТЯ КОТЯ. Медицинской помощи не оказывают!
ВЕРОНИКА. Мне собственные прокладки из посылки не дали, подоткнуться нечем было!
МАНАЙЛОВА. Нормы увеличивают без конца!
АНЯ. Обращаются невежливо!
ИННА. Все. Подписывайте.
Пауза.
ИННА. Подписывайте, вы что?
ТЕТЯ КОТЯ. Зачем? Мы тебя поддерживаем, а подписываться – это уже… Это уже, как сказать… Типа революция.
МАНАЙЛОВА. У нас за коллективные жалобы кишки живьем вынимают и на руку наматывают.
Инна смотрит на всех поочередно.
АНЯ (решительно). А я подпишу! В самом деле, сколько можно терпеть? (Подписывает.)
ВЕРОНИКА. И я. (Подписывает.)
МАНАЙЛОВА. Мне, как бригадиру, нельзя. (Отходит, ложится на койку.) Да и вообще, не верю я в это.
ТЕТЯ КОТЯ. А мне УДО грозит, девушки, вы не обижайтесь. Еще два года тянуть – я не выдержу, у меня сердце слабое.
