Хроника № 13 - страница 126

– Оттуда, что здесь когда-то было море.

– Где?

– Везде. Был такой период, почти везде была вода.

– То есть прямо вот над нами?

– Прямо вот над нами.

Я посмотрел вверх, в небо.

Но во дворе дома представить море было трудно, я пошел опять в овраг, сел на склоне и стал смотреть вокруг, воображая себя под водой, на дне моря.

Я тогда еще не знал, что такое Юрский период, кто такие белемниты и трилобиты, не знал, что так называемые чертовы пальцы – остатки этих самых белемнитов, похожих на кальмаров. Я не видел тогда красивых фильмов ВВС и «National geographic» о подводном царстве юрской эпохи с его фантастически причудливым разнообразием. Но, помню, тогда, в овраге, перед моими глазами поплыли неведомые существа, яркие, как стекла калейдоскопа, а я чувствовал себя утонувшим, но живым, и мир, в котором на одном и том же месте есть я, маленький, вот тут вот сидящий, и море, я его вижу и слышу, а его обитателей держу в руке, и они мне сейчас ближе, чем караси в соседнем пруду, этот мир невообразимо огромен и при этом поразительно мал – все страшно далеко, и все соседствует.

И я тогда наткнулся на странную для ребенка мысль – что я, конечно, умру, но при этом не умру никогда.

С тех пор так и живу – хожу по водорослям древних морей, мимо проплывающих равнодушных акул-мегалодонов и мелких усоногих рачков, сквозь людей, живших до меня, – кто в звериных шкурах, а кто в мундирах и на конях, и даже сквозь тех, кого еще нет и кто пройдет сквозь меня через пару-другую миллионов лет.

Президентские выборы в Грузии. Победу одержал представитель партии «Грузинская мечта – Демократическая Грузия» Георгий Маргвелашвили.

(Сколько себя помню, хочу побывать в Тбилиси, в Грузии – она началась для меня с чудеснейшей книги Ладо Мрелашвили «Мальчики из Икалто». И в Армении. И в Баку. И в Самарканде. Далее везде. И все сижу, не еду. Вот закончу еще 1001 дело, и уж тогда…)

ТВ третий день показывает Евтушенко в передаче типа «Пусть говорят», только ведет ее почему-то не Малахов. Но стилистика соблюдена, режиссер знает свое дело. Раньше, кстати, передача называлась «Большая стирка». Это ей больше шло.

Г.Р. А какие глаза у Евтушенко! Сохранить такой живой взгляд, страстность, силу… Этому бы как-то научиться!

А.Б. Разборки поэтов неприятно поразили…

М.И. Может показалось, но у Евтушенко страшные глаза! А если учесть, что это «зеркало души»…

Ал. Сл. Это возраст.

К.Д. Вот и посмотрим, какими мы-то, красавцы, будем в наши восемьдесят, коли дотянем с Божьего соизволения.

Н.К. К., ты точно не менее прекрасной!

К.Д. Я уже сейчас сумасшедшая рыжая старуха.

И.В. Вот этот диалог уже куда интереснее)

М.Ш. Там, где Бродский подозревал в Евтушенко подлость, была одна только глупость. Глупость вполне наивная, типа: «не понимаю, почему это плохо, если чувствую, что мне – хорошо?!» Бродский не верил в искренность наивной глупости, потому что сам наивным никогда не был. И в искренность колебаний «вместе с линией партии» Бродский тоже поверить не мог – принимал за расчет и продажность.

Ал. Сл. Возможно, Бродский был, как человек, лучше, но хуже относился к людям. У Евтушенко наоборот.

М.И. А Вам не кажется, что Бродскому не было необходимости скрывать свое отношение к людям! Да и вообще, что такое «отношение к людям»? К каким людям? А Евтушенко, по моему, на «людей» вообще насрать! Вот БАМ, Андропов… Фабрика, огромная, «по воспроизводству самого себя!»

М.Ш. Нет, Евтушенко не было насрать на людей – освежите память! Многое можно поставить ему в упрек, но не это. А Бродский, конечно, имел право не скрывать свое отношение. Он и не скрывал.

И.В. или ты якшаешься с ними и считаешь ленина гением, получая за это дивиденты, или не якшаешься, считаешь ленина говном и получаешь за это в лучшем случае эмиграцию. и какая разница, кто кому помогал и у кого какой был характер.

Ал. Сл. Благодать – на рано прозревших. Но были те, кто считал Ленина гением задаром. А якшались так или иначе все, кто оставался здесь. Безотносительно к Ленину. Евтушенко многое делал без шкурного расчета, во что, согласен с Мариной, Бродский не верил, т. к. не хотелось верить.