Здесь спешились.
В тени ворот сидели караульные, играя в кости. Они не прервали игры, когда Аяр с барласами провели во двор своих потемневших коней.
Старший конюх, принимая из Аяровых рук поводья, покачал головой:
— Как разгорячили коней!
— Знойно! — ответил Аяр.
— А зной, — постой, не лезь в огонь.
— Тебе, видно, лошадь нужней царского дела! — пристыдил его Аяр.
Но старший конюх не сробел:
— Без коня и гонец — пешка.
— Ну, ну!
Они прошли на широкую террасу, где по истертым паласам лежали стеганые подстилки. Тут отдыхали проезжие. Кто дремал, дожидаясь вечера, пока кормятся лошади или верблюды. Кто неторопливо, лениво вел беседу над подносом с ломтями лепешки и дыни, ожидая, пока на кухне варится еда.
Аяр зорко озирался.
Во дворе стоймя стояли высокие узкие мешки из грубой бурой шерсти, снятые с верблюдов вьюки. И хотя по всему было видно, что в мешках не зерно везлось, стайка воробьев, деловито перекликаясь, суетилась то между мешками, то вспархивая на мешки, ища дыр либо щелей.
Верблюдов во дворе не было, — их согнали в степь, пастись перед последним ночным переходом до Самарканда.
Двое степняков сидели в тени у стены, поставив рядом бурдюки с кумысом и плоские медные чашки. Сидели молча, равнодушно ожидая, пока проснется жажда в том или другом из дремавших проезжих.
Время от времени кто-нибудь подходил к степнякам, брал с земли чашу в протягивал к бурдюку. Хозяин нацеживал тонкой струйкой свежий, пенящийся серебристый кумыс и, отвалив бурдюк на прежнее место, сам как бы отстраняясь, отваливался к стене, безучастный к расчету за отданный напиток. Но вдруг, оживляясь, ворочал бурдюк, чтоб взболтать кумыс, наливал очередную чашку и снова замирал в тени, карими умными глазами внимательно разглядывая все, что показывалось во дворе, — людей, птиц, лошадей, стоявших в тени под низкими навесами, голубенькую трясогузку, перебегавшую по горячей, солнечной земле.
Аяр прошел под навес к лошадям.
Конюх хорошо знал Аяра, столько раз проезжавшего этой дорогой, а случалось — и ночевавшего здесь. Да и Аяр помнил этого конюха: такое круглое, губошлепое лицо не скоро забудешь.
Когда, разглаживая встрепанную ветром бороденку, Аяр остановился под навесом, конюх сказал, с трудом ворочая толстым языком:
— Еще бы малость скакал, запалил бы лошадь: вся смокла, еле не пала.
Не отвечая, Аяр похлопывал на прощанье шею своего коня и разглядывал стоявших лошадей.
Конюх опять сказал:
— Дела гладкие?
— А что?
— Один гонец был, да отбыл. Вот и ты явился. Куда столько гонцов!
— Давно отбыл?
— Сидел, ел, соловую лошадь взял и поехал.
— А прежняя где?
— На луга погнали: тут не выхолишь, — холку седлом до жил сбил, увалень. Плохо заседлал, а сидел плотно.
— Коня-то ему резвого дали?
— На взгляд неплох, да неходок.
— Приготовь-ка нам вон тех трех коней.
— Купцы едут.
— Пересядут на других. Заседлывай.
— Слово слыхано, дело делано. Заседлаю твоими седлами.
— А чьими ж? Я не барышник, седлами не меняюсь.
— Полежи в холодке, лошадей подготовлю.
— Седлай, седлай.
Только теперь Аяр спокойно подсел к своим спутникам.
Рядом разговаривали четверо проезжих; видно, с большого каравана, ожидавшего ночной поры.
Один из них был старый, седой длиннолицый китаец. В синем узком халате, в черной шапочке на голове, он сидел, опершись о вьюк, и говорил по-фарсидски, чуть гнусавя и напевая слова:
— Пыльно. Солнца много. Отлично: постоялых мест много — спокойно. Везешь шелк, везешь ситец — спокойно. Устал — сиди, пей, вода чистая; мясо, как масло, на языке тает. Ваши люди дело любят. Каждый свое. Вы джагатай?
Молодой купец, распахнув стеганый халат, положив на палас неразмотанную серую чалму, то вытирал платком голую голову, то гладил гордую бороду.
— Я? Таджик.
— Я слышал ночью вашу беседу: джагатайский язык.
— По-фарсидски мы говорим с нашими отцами о делах; по-джагатайски — с матерями о доме. Оба языка родные нам.
Воин, возглавлявший охрану их каравана, сказал:
— А у нас в Кеше не так: по-фарсидски с нами говорят матери, по-джагатайски — отцы. Но это точно — оба языка родные для нас.
— Большая земля ваша. Солнца много. Люди умные, землю любят, скот любят. Сады зелены, поля политы, скот сыт. Своего бы хватило, а чужое хватаете.
